ТРЕБУЕТСЯ ЧУДО. Сказки большого города
Шрифт:
Ильин силился вспомнить, как он умер, но в голову ничего не приходило, пустой оказалась голова, пустой и гулкой, как медный кувшин, из которого выгнали Хоттабыча. Хоттабыч, то есть Ангел, куда-то исчез, и Ильин всплывал на поверхность неба один, как если бы катапультировался из своего «МИГа», а сука катапульта не сработала, задушила перегрузками.
Тепло было Ильину, тепло и спокойно.
Только трясло.
Похоже, путь на небо лежал сквозь турбулентные воздушные потоки, хорошо знакомые любому летуну.
Как, однако, менялись сравнения! Только что — бассейн, а теперь — турбулентность атмосферы. Это доказывало,
Итак, слово означено: самолет.
И тут Ильин все вспомнил. Все — до последней точки, оставленной, извините за банальность метафоры, метким шприцем Мальвины в икроножную мышцу левой ноги уже прикованного к каталке Ильина. Значит, потом он вырубился, потом его загрузили в самолет, судя по антуражу — не очень большой, комфортабельный, пассажирский вариант «Боинга-727» или что-то вроде, где вместо кресел располагалась хорошо оборудованная лечебница. Впрочем, кресла были тоже. Ильин, повернув голову — а поворачивалась она на диво славно! — увидел сбоку два вращающихся сиденья, в которых обитали Мальвина и Олег Николаевич, пристегнутые ремнями безопасности, поскольку — посадка, поскольку табло о ней упреждало, и борт слегка покачивало, создавая клиентам некие неудобства, а между ними, между клиентами, а не неудобствами, на круглом столике в специальных углублениях покачивались бутылки с мартини, джином «Бифитер», хрустальный вазон с колотым льдом — для изящности, и банки с тоником, а сами персонажи держали в руках бокалы и вели светскую беседу. О чем — Ильин не слышал. Голова-то вращалась, а уши еще не ожили.
Но язык работал.
— Эй, — мило сказал Ильин, — куда вы меня везете?
— Привет, — улыбнулся в ответ Олег Николаевич. — Очнулись? Рад за вас, любезный Иван Петрович, как раз вовремя. Идем, как вы, вероятно, чувствуете, на посадку. Последняя, между прочим, посадка на нашем пути, остальные вы мирно проспали. — И уже обращаясь к Мальвине: — Нет, вы заметьте все-таки, какие отличные химические препараты делают умельцы из «ИГ-Фарбен»! Просили: на весь срок снять с клиента… э-э… ну, скажем, возможность стресса. И нате вам: ровно на срок. Осталось время прийти в себя и ощутить бодрость и прилив сил… Прошу вас, лапонька…
Лапонька, то есть Мальвина, отстегнулась от кресла, подплыла к медицинскому сейфику, достала оттуда заранее приготовленный шприц и направилась к Ильину.
— Ангел, — завопил Ильин, — сделай что-нибудь! Она меня сейчас убьет!
— Не убьет, — сообщил прорезавшийся Ангел. А впрочем, самое оно было ему прорезаться: самолет, воздушное пространство, облака — ангельская стихия. — Не убьет, не боись. Это, насколько я секу, возбуждающее, снимающее мышечное напряжение и проясняющее мозги. Полезно будет, не стоит противиться, Ильин.
Мальвина протерла ваткой со спиртом вену на локтевом сгибе, прицелилась и точнехонько попала в нее. Не исключено, Мальвина только прикидывалась ресторанной богиней, а наделе была профессиональной медсестрой. Хотя в гебе все, как слыхал Ильин, знают множество ремесел, иначе швах, иначе не выжить в полевых условиях… И как только тайная жидкость, изготовленная умельцами их «ИГ», растеклась по венам и, не исключено, артериям Ильина, он немедленно ожил, почувствовал великую бодрость, прилив сил и свежесть мысли.
— То-то, — сказал Ангел.
Ильин сам знал, что «то-то». Ильин тут же дернулся, пытаясь вырваться из кандалов, но они держали крепко, тут даже «ИГ»-умельцы ничего сделать не могли.
— Потерпите, — Олег Николаевич сочувственно глядел на Ильина-Прометея, — осталось минут пятнадцать, пилот получил разрешение на посадку и сейчас выходит на малый круг ожидания. Сядем, выпустим вас и — в путь, в путь, кончен день забав, в поход пора, целься в грудь, маленький зуав, кричи «Ура!»… — Оборвал фривольное пение, деловито заметил: — Вас, конечно, будут проверять и проверять, но никакие проверки вам не страшны. Кто вы — вы сами знаете. Про «МИГ» спросят — а что про него говорить? Сгнил в болоте, лягушки его оккупировали, пиявки всякие, нечисть, ф-фу. А наше в вас присутствие — ну, тут они рылом не вышли…
— Кто они? — заорал Ильин, бессмысленно и бесполезно дергаясь, вырываясь, в кровь перетирая кожу на запястьях. — Куда вы меня привезли, гады? Чем я вам мешал? Жил себе и жил, никого не трогал, так нет… Ну нашли вы самолет, ну покрытие там какое-то, ну и радовались бы, а снимать меня с насиженного места зачем? Я же болен. Я же не могу так! Я же еле-еле привык, притерся, врос в жизнь…
— Вот и скверно, что вросли, — заявил Олег Николаевич, закуривая сигаретку «Данхилл», несмотря на предупреждающую надпись на табло. — Наше упущение: дали врасти… Не-ет, милейший Иван Петрович, в Москве вам нельзя было оставаться. Вы — мина замедленного действия, извините за сравнение. Неизвестно когда рванете. И неизвестно где. Зачем рисковать? Лучше перенацелить заряд, перенаправить его в нужном направлении — и лебен зи воль! А о нашей идее вам немедленно сообщат свежие газеты. Пресса — великая сила… — Он встал, поднял с пола пачку газет и стал по одной разворачивать перед прикованным Ильиным.
Ильин смотрел и ничего не понимал.
«Московские новости» от сего дня. Портрет Ильина в гриме Лукича на первой полосе, рядом — он же, но без грима. Шапка: «Диссидент разоблачен органами безопасности и выслан из страны».
«Известия». Портрет Ильина без грима. Шапка: «Почему он не любит Россию?»
«Куранты». Портрета нет, но шапка есть: «Коммунистам в России делать нечего!»
Олег Николаевич свернул показанные газеты, присоединил их к увесистой пачке на полу и спросил:
— Хватит?.. Думаю, хватит. Вам все ясно?.. Сегодня мир узнал, что некий откровенный и наглый диссидент с коммунистическим душком, некий тип по фамилии Ильин выслан из страны по статье УК России за номером 117 прим. Антигосударственная деятельность. Кроме фоток и заголовков есть и статьи, вы их потом, если захотите, прочитаете. Я вам все эти газеты дам с собой. Кстати, если они сюда еще не дошли, прекрасно: вам они помогут… Поверьте, коллега, мы предусмотрели все. Или почти все, поскольку все даже Господь Бог не сумел предусмотреть… Прощайте, Иван Петрович, но не забывайте о нас. А мы вам забыть о себе не дадим сами. Это уж энтшульдиген зи, битте, извините за внимание.