Требуется волшебница. (Трилогия)

Набокова Юлия

Хлебобулочный поток лавиной устремляется к нам. Пекарь в ужасе вскакивает на усыпанный мукой стол и остервенело отбивается колпаком от карабкающихся булок. А я распихиваю подлетевшие ко мне караваи, но колобок-зачинщик подкатывается ко мне футбольным мячом и сбивает с ног. Вот уже булки и караваи покрывают меня теплым хрустящим саваном, забивают рот, а глаза залепляет шматок липкого теста…

– Аня! Аня! Да проснись же!

Я с трудом продираю глаза и вижу склонившуюся надо мной Фросю. Почему она зовет меня Аней?

А, ну да, таким именем представил меня Кузьма. Кузя слышал, как Варфоломей называл меня Яной, но тот же Варфоломей потом втолковал ему, что это только послышалось, на самом деле я Аня.

– Что, дурной сон? – Фрося с беспокойством глянула на меня и успокаивающе добавила: – Я же говорила, не стоит ложиться спать голодной. Самые сладкие сны – после домашней стряпни. Вставай, я уже пирогов напекла.

От воздуха, пропитанного одуряющим ароматом выпечки, меня затошнило. Вот откуда мои сны про хлебокомбинат. Ноздри вдыхали аромат пекущихся пирогов, а мозги сочиняли триллер о взбунтовавшихся булках. Срочно захотелось на свежий воздух.

– Жарко тут. Пойду проветрюсь на крылечко.

– Конечно, иди! – кивнула Фрося. – И Кузьму кликни, пусть приходит.

Выходя, я бросила взгляд на печь и вздрогнула. Из глубины тряпья на меня пристально смотрели воспаленные старческие глаза, до краев наполненные болью и безысходностью.

Не успела я выйти за калитку, как из-за соседнего забора сиганул взъерошенный Варфоломей. По ту сторону надрывно орал одноглазый полосатый кот. Белая кошка лениво развалилась на крылечке и делала вид, что разборки кавалеров ее не касаются. Ситуация напоминала анекдотическую «возвращается муж из командировки».

– Что, застукали? – посочувствовала я Варфоломею, убедившись, что поблизости никого нет и никто не будет шокирован моей беседой с говорящим котом.

Тот поднял на меня несчастные глаза:

– Ну почему, как у меня любовь с первого взгляда, так у нее – облезлый кот?! Чем я хуже?

– И много у тебя таких любовей? – не сдержала усмешки я.

– В каждой деревне, – с достоинством ответил Варфоломей, вылизывая манишку и высокомерно поглядывая на полосатого кота, который затаился по ту сторону забора и не сводил с чужака настороженного глаза.

– Я заметила. И наверняка не по одной. Пойдешь со мной или останешься нервировать соперника?

Варфоломей лениво потянулся и, с удовольствием проследив, как напрягся одноглазый, засеменил рядом.

– Я, может, единственную ищу! – пылко сказал кот. – Чтоб на всю жизнь.

– Любовь одна, – усмехнулась я. – Меняются лишь объекты.

Кот поднял на меня восхищенный взгляд.

– Как ты сказала? Ведь так и есть. А кошки мяучат «гуляка»! Но что я могу с собой поделать, если одна другой краше?

– В моем мире тебя бы кастрировали, – сказала я и осеклась.

– Это как? – озадачился кот и, заподозрив неладное, уточнил: – Это что-то нехорошее?

– Лучше тебе этого не знать.

– Нет, скажи!

– Не скажу!

– Скажи!

– Не скажу.

– Скажи, спать не буду!

– Если скажу, точно спать не будешь.

– Скаж-жи-и-и-и-и-и! – протяжно заканючил кот, заставив меня поморщиться.

– Ну ладно, только потом не говори, что я тебя не предупреждала.

– Говори!

– И сразу говорю: я этого не одобряю!

– Рассказывай!

– Так вот…

От моего рассказа у Варфоломея в жилах кровь застыла, шерсть дыбом встала, глаза округлились, как два блюдца.

– Бреш-шешь! – выдавил он, ошеломленно тряся ушами, словно желая вытрясти из них кошмарные слова.

Я изобразила скорбную гримасу, выражая соболезнования всем миллионам кастрированных котов в моем мире.

– И они это терпят?! Я бы хозяину морду разодрал, а после в омуте утопился! – трагически провозгласил Варфоломей и, покачав головой, посочувствовал: – Твой мир злой, Яна. Как ты могла в нем жить?

– Почему могла? – возразила я. – Надеюсь, что еще буду жить.

– И ты вернешься туда, где с котами учиняют такое зверство? – Варфоломей посмотрел на меня, как на врага всего кошачьего народа.

– Такова цивилизация, – заметила в оправдание своего мира я, проходя мимо ветхого, прогнившего от старости и кое-где обвалившегося забора. Впереди не было ни души. Начинало смеркаться, и все крестьяне уже разошлись по домам. Сейчас окна-глазики подмигивали светом лучин, а из труб валил дымок – хозяйки колдовали у печей, готовя сытный ужин. И пусть деревенские слишком бедны для того, чтобы позволить себе жаркое из мяса и жирный творог, как их ближайшие соседи из деревни Большие Бобры, я была уверена, что хозяйка каждого дома расстарается, чтобы накормить домочадцев вкуснейшей кашей, ароматными соленьями или пышными пирогами.

– Таков конец света, – возразил кот и замер с поднятой лапой, зачарованно уставившись в дыру забора.

Заглянув туда, я увидела вросший в землю низенький домишко, который дребезжал и пыхтел, как паровоз, весело выпуская дымок из печи. Позади дома, у забора, женщина в платке доила белую корову. Интересно, это Невеста или Беляна? На крылечке, созывая гостей, вылизывалась трехцветная кошка. Варфоломей мигом сделал стойку и рванул знакомиться с красоткой. Та заинтересованно замерла, склонив голову и разглядывая кавалера. Все, Варфоломей для меня потерян. Если у кошки не сыщется ревнивый кавалер, то можно быть уверенной в том, где проведет эту ночь любвеобильный усатый брюнет.

– Не подскажете, где Кузьма живет? – окликнула я доярку.

Женщина махнула рукой, указывая направление.

На завалинке у дома Кузьмы сидели три девчонки и лузгали семечки, вынимая их прямо из подсолнечника, росшего у забора.

– Здесь Кузьма живет? – спросила у них я.

Самая старшая, девочка лет десяти, вылупилась на меня светло-голубыми, как у Кузи, глазами:

– Ты, что ли, Аня будешь?

– Ну я.

Девчонки скатились со скамьи и хором завопили: