Трехглавый орел
Шрифт:
– Ха, нужен мне твой рубль! – Цыганка смела монету с руки. – Вот видишь, он есть. А вот, – она накрыла монету краешком своего платка, – и нет его. Забудь про деньги. Захочешь отдать, сам отдашь, я у тебя просить не буду.
– Слушай лучше, что скажу. – Она вцепилась в мою руку и начала водить по ней отточенным ногтем. – Дорога тебе лежит дальняя, да интерес казенный. Но это ты, чай, и без меня знаешь. А вот на сердце у тебя девица-красавица. Любит она тебя шибко, да на душе у нее еще один молодец. Оттого и у самой покоя нет, и тебе не будет. А хочешь, скажу, чем все разрешится?
– Нет, – отрезал я, мрачнея. – Оставь меня, ступай своей дорогой.
– Как знаешь, как знаешь, – змеисто улыбаясь, произнесла гадалка, не спуская
Я вновь сунул руку в карман, надеясь очередным безвозмездным воздаянием оградить себя от дальнейших откровений. Карман был пуст. Когда я лез за первым целковым, там, по минимуму, был еще десяток. Каким образом исчезли монеты, так и осталось для меня загадкой.
– Запомни, бриллиантовый мой, – разворачиваясь на ходу, кинула цыганка, – девица твоя от тебя никуда не уйдет, а вот ты от нее...
И снова были походные будни, снова слепни, фехтование и цыганские песни на привалах.
– Здравствуй, дорогой племянничек. – На канале закрытой связи послышался голос лорда Баренса. – Как там у вас дела?
– Мы шествуем, – отозвался я, ответив на приветствие.
В последние дни мой дядюшка не баловал меня своими беседами, лишь изредка возникая на канале закрытой связи, чтобы уточнить то численность яицкого казачьего войска, то качество конного состава, то наличие артиллерийского парка и множество тому подобных нюансов, которые могли пригодиться ему для пояснительной записки о боеспособности армии вероятного союзника, предназначенной для его величества короля Георга III.
Особенно он напирал на необходимость уточнения количества стычек с «дикарями» с подробным изложением численности сторон, хода боев и их результатов. Спору нет, лорд Баренс должен был выглядеть в глазах своего мнительного сюзерена виртуозным дипломатом, доставляющим исчерпывающую информацию, но я в результате его скрупулезности мог уже спокойно читать лекции по истории яицкого казачьего войска начиная от 9 июля 1591 года, когда впервые упоминались в летописях яицкие казаки в количестве пятисот сабель, и вверх: о схватках с ногайцами и каракалпаками на реке Утве, об усмирении башкирских бунтов, о похождениях яицких казаков на Кавказе и в сибирской линии. Думаю, Георг III, проводивший большую часть времени среди своих садов, молочных ферм и огородов, был бы весьма удивлен, узнав, что, кроме мифических диких, казаков в России имеются еще более дикие и уж совсем мифические народы, с которыми казаки сражаются. Впрочем, для него это все обозначалось ничего не значащим словом «орда», которая представлялась, вероятно, чем-то стихийным, вроде градобития или урагана.
Привыкнув за последнее время к интересу моего дядюшки к нюансам истории, нравов и быта вольного казачества, я уже приготовился услышать от него что-либо вроде: сколько мяса и хлеба в среднем съедает один пугачевец, причем желательно с раскладкой по должностям, но вместо этого на канале раздалось:
– Я в общем-то собираюсь с тобой попрощаться.
– Как это, – не понял я, – попрощаться? А я? Вы что же, собираетесь оставить меня здесь?
– Несомненно, А что тебя, собственно, смущает?
– Но ведь у меня было задание. Я обязан был охранять вас, а по окончании вашей миссии в Петербурге я полагал, что должен вернуться в Институт, – недоуменно проговорил я.
– Так оно и было в самом начале. Но ты же сам приложил усилия, чтобы все изменилось. Теперь у тебя собственное задание. И, надо сказать, ты хорошо с ним справляешься. А мои дела в России завершены, как королевские, так и институтские. Резидентура спасена: вчера один, скажем так, преданный друг за умеренное вознаграждение доставил мне копию списка господ офицеров и чиновников, состоящих в масонских ложах и подлежащих отправке вместе с Пугачевым в Америку, если дело, конечно, сладится; либо увольнению, штрафованию и ссылке в дальние пределы России для прохождения дальнейшей службы, если все пойдет не так, как предполагает Екатерина. Наших там, слава богу, нет. А клуб потихоньку становится на ноги, он уже получил название аглицкого, и патронирует его сам Потемкин. По делам моего посольства тоже все хорошо. Но тут мне как раз самое время уезжать.
– Почему? – не понял я.
– Посуди сам, я добился принципиального согласия Екатерины на посылку казаков, чего прежде никому не удавалось. Я добился посылки российской военной флотилии для охраны транспортного конвоя. Это немаловажный факт, учитывая, сколько людей, лошадей и пушек, я уже не говорю о фураже, провианте, боеприпасах и всем остальном, надлежит перевезти. Подобная экспедиция по своим масштабам вещь неслыханная, а потому возможность, хотя бы частично, разгрузить Гренд Флит – немалая удача.
Остались детали. Правда, в них и кроется вся каверза, задуманная Екатериной. Но подписывать договор с императрицей будет посол. Я же тем временем повезу победные реляции в Лондон, Ну а когда все вскроется, у меня будет готовый виновник провала. Это по его недосмотру государю Георгу поставили некондиционных казаков. Что я мог сделать, находясь в это время в Лондоне?
– А если он вдруг досмотрит?
– Ну что ты, – ласково обнадежил меня мой наставник в вопросах дипломатии и придворной интриги. – Это настолько маловероятно, что почти невозможно. Посол Англии слишком высокого мнения о своем статусе в России, чтобы проверять анкетные данные каких-то там казаков. Тем более что под победной реляцией стоит и его подпись. Стало быть, он не пожелает останавливаться на полпути, доказывая тем самым, что все время до этого попросту бездельничал, забыв о возложенных на него обязанностях. Господину послу остается только надеяться, что где-нибудь посреди Атлантики Пугачева одолеет британский патриотизм, или же весь флот уничтожит внезапный ураган, или же казаки, прибыв в другое полушарие, чудом переменятся и станут агнцами в душе и львами на поле боя. Какой из вариантов тебе кажется наиболее вероятным?
– Увольнение посла без выходного пособия.
– Увы, мне тоже. Но, с одной стороны, может, все еще будет не так фатально, а с другой, – как говорят французы, такова жизнь.
Я вздохнул. Мне было искренне жаль посла. Он был весьма обаятельным вельможей, не слишком подходящим для дипломатических баталий, однако вполне достойно представляющим своего монарха при дворе императрицы Екатерины II. Оставалось надеяться на наличие у бедолаги богатого родового поместья, где бы в тиши аллей «дикого» английского парка он мог, вздыхая, вспоминать, как коварно провел его лорд Джордж Митчел Уэлли барон Баренс. Полагаю, к тому времени он уже поймет, что дядя Джордж его попросту подставил.
И все же мне было грустно. С одной стороны, я уже потихоньку начал осваиваться на новой работе. Думаю, теперь, прежде чем освободить несчастную девушку, сопровождаемую драгунами, я бы непременно проверил документы, причем не только у нее, у драгун, у кучера, но даже у лошадей. Но я чувствовал, что мне будет не хватать энциклопедических познаний дядюшки во всем, что касалось хитросплетений высокой политики, интриг и прочих аксессуаров подковерной борьбы. Словно почувствовав мое настроение, лорд Джордж произнес: