Трехручный меч
Шрифт:
Дверь так и осталась приоткрытой, оттуда яркий свет, искрятся и блестят изящные светильники, подсвечники в виде нимф и дриад, голосов из того зала не слышно, все заглушает мощное чавканье со всех сторон, но в щель видно, как на стол вскочил красивый изящный мужчина, похожий на эльфа в серебристом одеянии стратосферного летчика, на поясе тонкая шпага с затейливо украшенной гардой, он вскинул руку, слов я не услышал, но догадался, что не рубленый призыв взять и поделить, а что-то ритмичное…
Да это же стихи, мелькнула мысль. Заинтересовавшись, я попытался прислушаться, но рядом возник спор, нервный худой юноша быстро-быстро доказывал детине с бычьей шеей
— …а
Детина в задумчивости почесал в затылке:
— Гм… А у меня другая книжка есть, Библия называется, там тоже написано. И вот думаю я, которую из них считать первоисточником. Думаю, думаю…
В голосе его звучало некое обещание, я не стал разгадывать, поспешно взял тарелку с мясом и пошел по проходу, где меня пихал всяк, кто нечаянно, а кто нарочно, и, хотя у меня в руках не тарелка, исполненная борщом до краев, пришлось придерживать кусок мяса рукой и прикрывать локтем. Наконец отыскал свободное место за столом поближе к полуоткрытой двери в благородное, как уже догадывался, собрание, однако эльф уже покинул стол, а собравшиеся аплодировали милой женщине в малиновом берете. Она смущалась, мило опускала глазки, краснела и благодарила, благодарила, причем — очень бойко, уверенно. Чувствовалось, что хвалят ее часто.
Спиной ко мне крупный монах, поперек себя шире, с выбритой тонзурой, массивные плечи, зад еще шире, но спина-то, спина, куда там хомяку, что запасает зерна на зиму, вот это спина, на месте хребта вертикальная впадина, а по бокам две огромные массы… ладно, это под сутаной, а сам монах лениво увещевал невидимого мне за косяком собеседника:
— Что-то мрачно очень. Декаданс. У автора, кажется, растет мастерство. За декаданс пороть.
Я слышал горестный вскрик, шум борьбы, кого-то схватили и увели, я слышал, как он загребал шпорами каменный пол. Монах сказал с сомнением:
— А это хорошая строчка… Не у Ларионихи ли взята, случайно? А то ведь вот она, плетка, семь хвостов… Гм, «перемешалось со спиртом вино». Хм-м… Спирт вроде в вине присутствует изначально. Измеряется в градусах. Ежели хорошее, то обычно двенадцать. Ладно, потом решим, пороть или не пороть…
Я все вытягивал голову, стараясь угадать, что же за масонская ложа там, или составляют Великую Хартию Вольностей? За спиной возникла драка, оглушил звон посуды, мимо пролетела табуретка, я услышал голос монаха:
— …я долго думал, чья же это мама. Полосатая. Додумался. Отпраздновал с шиком, в окружении соратников и дам легкого поведения…
Вторая табуретка срикошетила о спину массивного золотокопателя и ударила в дверь. Та с мягким стуком захлопнулась. Я с разочарованным видом отвернулся и хотя ел с аппетитом, здесь всегда все с перчиком и жгучими специями, но теперь начал присматриваться и прислушиваться к происходящему в этом, главном, как понял, зале Корчмы.
На одном из столов явные аристократы: высокомерные, все с моноклями, один так и вовсе в пробковом шлеме не то плантатора, не то охотника на львов, двое в форме немецких войск. Не то бронетанковых, не то воздушных, но, скорее всего, бронетанково-воздушных. Или воздушно-бронетанковых, неважно. Рядом с ними убого накрытый стол, где трое в черных шляпах и с пейсами, а четвертый явный эллинист, поддакивает, но на морде ехидная улыбочка, предатель чертов, но, увы, здесь полиции нет, все должны справляться своими силами.
За моим столом двое ведут вялую беседу о том, как лучше ловить рыбу, на мормышку или блесну, и стоит ли
— А ты как сюда попал?
— По ссылке, — ответил я коротко.
Через зал прошел, держа взглядом дальний столик, высокий, могучего сложения человек в простых кожаных доспехах.
Седые волосы свободно падают на плечи, коричневое от солнца и ветра лицо изборождено шрамами и морщинами. Еще с момента его появления некоторые из пьянствующих начали приподниматься и торопливо швырять в него ножи, молоты, а двое-трое выхватили луки и начали торопливо выпускать стрелы.
Старый воин не замедлил шага, ножи и стрелы звякали о его доспехи, что выглядели собственной кожей, падали со звоном на пол. Пару стрел он с небрежностью перехватил и швырнул обратно, я видел, как мерзавцы падали на свои сиденья, ухватившись за пораженные места.
Мужик, что напротив меня, с укоризной покачал головой:
— Не терпят сильнее себя… Шакалы.
— Почему шакалы, — вступился я. — Инстинкт.
— Да уж очень как-то… не так, — проворчал он. — Погляди, он с открытым лицом, а они в масках, а сверху еще и капюшоны, чтобы их не узнать. А как их иначе назвать, как не трусами?.. А туда же — жаждут быть первыми. Всякий, кто сильнее, — враг. Но что уж делать, если ему Бог дал, а им только показал, да и то издали?
— Кому не дал, — возразил я, — тот может развить сам. Он бросил на меня недобрый взгляд:
— Вижу, и тебе не нравится старый воин?
— Не нравится, — признался я. — И у меня инстинкт — быть первым.
— Ну, ты еще молод… Когда-то да получится. Но не сейчас, не сейчас…. Пока жив этот, остальным с ним не равняться. Но всех тянет именно в эту Корчму, потому что у всех в душе подленькая задумка: свалить его и сразу стать сильнейшим!
— Почему подленькая?
— Ну ладно, расценивай как хошь… Они еще не знают, что для того, чтобы стать лучше, нужно не швырять ножи в спину, а как минимум тоже набить столько же драконов, сколько набил он, освобождая города и веси, нанести рану Повелителю Тьмы, перебить сто дюжин Кровавых Демонов, двести Ледяных Чудищ и помирить враждующие сто тысяч лет королевства Клаты и Пеги!.. Я уж молчу про Битву у Трех Мостов и в Долине Ледяной Смерти…
Один из завсегдатаев, что сидел за тазиком с горячей похлебкой и жадно орудовал ложкой, вскочил и выплеснул содержимое всего тазика на старого воина. Я содрогнулся, но варево странным образом ничуть не испачкало, даже не коснулось, а стекло на пол. Одежда незнакомца осталась чистой и опрятной.
Он ушел в дальний угол, отворил дверь под надписью «Старая Корчма», я на миг увидел небольшое помещение, намного более тихое, и дверь закрылась.
— Ничего, — проворчал мужик, — ему и там достается. Каждый старается возразить, поспорить, швырнуть костью… Утверждаются у нас так!
Слева через два стола один толстый монах с бычьей шеей сидел в окружении женщин-амазонок и вальяжно декламировал стихи, а еще через стол двое неимоверно худых гномов с завистливыми глазами постоянно прерывали ехидными репликами. Мне показалось, что одного из них уже где-то видел, повернул голову, как раз открылась дверь в «ОР», кого-то вытолкали в шею, я успел заметить этих же двух гномов локоть к локтю, тоже морды завистливые, губы шевелятся, шпильки, значит, бросают, но там оба покрупнее малость, а тот, что с рыжей бородой, крупнее другого почти вдвое, хотя до размеров человека не дотягивает.