Трехручный меч
Шрифт:
— Он и это покупает?
— Там есть ведьма, покупает.
— Все-то вы знаете, — сказал я.
Ворон каркнул самодовольно:
— Это потому, что я мудер!
— Это потому, — буркнул волк, — что везде одно и то же. Уже поднадоедать начинает. В другие края бы податься…
Я сказал невесело:
— Вселенная прет к унификации. Это называется глобализацией. Скоро везде будет еще одноитожее.
Волк пригорюнился, ворон сердито молчал. Лес отступал, мы выехали на простор, синее небо с лиловыми облаками, красный шар солнца опускается к горизонту,
Не люблю открытые пространства, весь как на ладони, Рогач понял и двинулся вдоль кромки леса. Все равно, как сказала одна путешественница, если долго идти, то куда-то да придешь. Земля тянется зеленая, плодородная, черноземистая. Я нутром чую чернозем, подзол, он в лесу, а там впереди — только чернозем, потому никак не могу врубиться: как функционирует здешнее государство, ведь не видать самой многочисленной прослойки, даже основы любой державы, — крестьянства, которое кормит, поит, одевает и снаряжает все это скачущее и дерущееся воинство, то самое крестьянство, которое возводит, кстати, красивые величественные замки.
Глава 2
Дорога зачем-то начала отдаляться от леса, просто так, без всякой причины. Я знаю, ничего не бывает без причины, перестал дремать, огляделся зорко, вскинул руку к рукояти меча, на месте ли, кончики пальцев пробежали по жесткому оперению стрел. Там дальше довольно широкая зеленая долина. Волк и ворон нахохлились, тоже не любят простора, как, видать, не любят и быстрой езды, здесь все уменьшенное, всего лишь Европа, нет размаха, нет раззудежности.
— Ложись! — крикнул волк.
Я, не раздумывая, скатился с коня. С мечом в руках встал в боевую стойку, ноги чуть шире, чем на ширине плеч, а плечи у меня ого-го, руки с мечом повернуты сильно налево, в то время как корпус скручен вправо, довольно дурацкая поза, но, надо признать, красивая, сам как-то смотрелся в зеркало и долго отрабатывал стойку, двигая мышцами и подрагивая ляжками.
По земле пронеслась черная растопыренная тень. Я в самый последний момент догадался взглянуть вверх, идиот, все ожидал нападения из леса, что за версту отсюда, за волосы больно дернуло, а в уши вонзился жуткий нечеловеческий крик.
Я упал, откатился в сторону. Рядом шлепнулась и забилась в красивых судорогах молодая женщина с крыльями. Крылья как у огромной летучей мыши, а тело, прекрасное и чувственное, сейчас распорото, как рыба ножом деловитой хозяйки: от головы и до конца брюха. Наверное, засмотрелась на мою эффектную стойку и напоролась на меч, кишки вывалились такой огромной сизой кучей, что я вытаращил глаза: как столько помещается в миниатюрном, нежном, хрупком теле с одухотворенным лицом?
Вторая гарпия пронеслась так низко, что едва не вырвала из моей головы клок волос. Пахнуло зловонием. Я мгновенно выронил меч, пальцы сами рванули лук, быстро натянул тетиву. Гарпия уходит по широкой дуге,
Стрела сорвалась со змеиным шипением. Глаза у гарпии, как у вальдшнепа, видят и то, что за спиной, успела уйти в довольно неуклюжий пируэт, но стрела уже схватила тепловой след и тоже слегка вильнула в стремительном полете.
Гарпия красиво каркнула в смертельном страхе, перепончатые крылья трещали от усилий, заметалась, но стрела настигла и ударила в белое, как у рыбы, брюхо. Брызнули перья и почему-то клочья мяса. Гарпию разнесло вдрызг, словно в нее попала ракета «земля — воздух». Вниз с немалым ускорением понесся пузырек с синей жидкостью.
Я приготовился к звону стекла, пузырек падает на голые камни, но тот опустился совершенно беззвучно, застыл, словно прилип.
— Магия? — сказал я понимающе.
— Синий — магия, — подтвердил волк. — Красный — жизнь.
Я подозрительно посмотрел на синий пузырек.
— Где эта птеродактильная ворона его прятала?
Волк брезгливо промолчал, а грубый ворон каркнул:
— Колдунье говорить не обязательно.
— Как будто не знает, — фыркнул волк.
— Все равно вслух не обязательно, — каркнул ворон — Грубый ты! Сказано, хыщник. Да еще и серый.
Я молча взобрался на коня. Ворон остался было подолбиться в черепах жертв, что он в этих глазах находит, хотя красивые, не спорю, особенно у первой: миндалевидные, с длинными пушистыми ресницами, но мы с волком уходили быстро, так что вскоре за спиной послышались настигающие хлопки крыльев, хриплое карканье.
Ворон тяжело плюхнулся на плечо, снова захватив когтями вместе с толстой перевязью и мою кожу. Я предупредил быстро:
— О меня клюв не вытирай! Не вытирай, говорю!
— Да что вы, мой лорд, — ответил ворон обидчиво, — разве я позволю такое кощунство…
Он сделал вид, что теряет равновесие, хотя конь идет, как балерина, ткнулся липким клювом в шею. Через минуту уже спал, сытый и отяжелевший, жесткие перья царапали шею. Скоро там кожа огоровеет, но пока я невольно пытался отодвинуться от пернатого, а он, напротив, во сне прижимался теплым боком.
Волк вскинул морду к небу. Выразительные ноздри затрепетали.
— Хороший запах, — сказал он мечтательно. — Очень даже…
На поляну выскочил огромный лесной кабан. Я сразу уловил, что кабан молод, нагулял жирок на лесных желудях, мясо сочное, не испоганенное тугими жилами, и моя рука потянулась за луком.
Волк зарычал, забежал сбоку, выставил клыки. С таким зверем не справится, зато развернет левым боком, умница, стрела войдет в сердце по самое оперение…
Кабан всхрапнул, взглянул на волка, на меня, снова на волка. И вдруг с огромной скоростью понесся на меня! Я уже знаю, какую скорость развивают эти чудища, сшибут слона, поспешно выронил лук и ухватил меч. Лучше бы копье, но я варвар, копье не положено, так что поспешно развернул коня, выставил меч острием вперед и напряг кисть. Если рука станет твердой, как дерево, и если сдержу удар, кабан сам нанижет себя на лезвие, как жук на булавку…