Тремориада, или осколки гранёного стакана
Шрифт:
– Что? – удивилась и возмутилась от такого обращения Полина.
– Вот именно! Что?! – воскликнул Рога. – Что делать?! Всё выпито. Цивилизация летит в пропасть. Мир катится к чертям. Неужели не осталось ни одной бутылочки?! Неужели это конец? Планета, и мы с ней, исчезнем навсегда, провалившись в тар-тарары. Ой, не хочу в тар-тарары! И вам не советую. В тар-тарарах так паршиво, что самый паршивый паршивец от паршивчиков паршивым воем воет.
Пока Рога показывал, о чём канючить надо, Света подошла к магнитофону и выключила его.
– Ух,
– Давайте лучше совсем без музыки, – сказала Света.
– Давай лучше совсем без глупостей, – предложил Рога.
– Не безобразничай, включи песенку обратно, – сказал Сергей.
– Не-е-е-е-т! – закапризничала Света.
Тогда Трескачёв встал, его слегка качнуло.
– Треска, не надо тут кровавую баню устраивать. Здесь дети, – Рога кивнул на Полину.
Сергей подошёл к магнитофону и, нажав кнопку «PLAY», погрозил пальцем Свете – не шали. Но только он, было, вернулся на место, как музыка вновь умолкла. Света извлекла кассету из магнитофона и, словно бестолковый фантик, зашвырнула её в форточку. Алкоголь не повлиял на её координацию, и «SLAYER» благополучно вылетел на улицу с седьмого этажа.
Полина напряжённо посмотрела на Сергея. Тот сказал:
– А чё не с магнитофоном вместе? Давай вообще всё на хрен повыкидываем.
Он влепил девушке щелбан, испытывая сильное желание дать подзатыльник. Света, ойкнув, схватилась ладошкой за лоб. Сергей же вновь пригрозил пальцем:
– Вернусь, коль не перестанешь безобразничать – в угол поставлю. – Пройдя в коридор, добавил: – На весь день.
Сергею хотелось проветриться после бурной ночи. Кассета ж, оставалось надеяться, упав в сугроб под окнами, цела.
– Как жить-то дальше? – спросил Рога, когда Сергей обулся.
– По совести, – ответил Сергей. «Заодно в магазин прогуляться, дабы Мир спасти от тар-тараров», – подумал он, выходя на лестничную площадку.
Расстегнув карман на груди косухи, Трескачёв обнаружил в нём ворох денег. Усмехнувшись, он проверил внутренние карманы – ещё два вороха крупными купюрами. Это были все отпускные, которые он так и не спрятал под ванну.
Сергей открыл скрипучую дверь подъезда и зажмурился от ослепительно яркого апрельского солнца. Щурясь после полумрака подъезда, он направился к краю бетонного крыльца, в сторону, куда выходили окна квартиры. При этом глянув на трёх милиционеров в паре метрах от него, каких-то людей в штатском, и милицейскую «буханку» за их спинами.
«Что за сборище? – подумал Сергей и заметил благополучно лежащую у оградки газона, видать, скатившеюся с сугроба невредимую кассету. – Интересно, видели ли менты, как она упала?»
– Ты откуда? – вдруг спросил один из милиционеров и шагнул к Сергею.
Тут-то Трескачёв и обратил внимание на стоящую перед кассетой легковую машину с разбитым задним стеклом.
Сергей кивнул назад, чистосердечно признаваясь:
– Оттуда.
– Ты там живёшь?
– Нет, – ответил
– Паспорт есть?
– Есть.
Посмотрев и не возвращая документ, милиционер спросил:
– А здесь чего делаешь?
– Гуляю.
– В подъезде?
– Замёрз; перекурил; погрелся.
«Ой, какая чушь! – мысленно плевался Сергей. – Сейчас скажет, что я подъезд обоссал».
– Да он пьяный, – сказал один из подошедших милиционеров.
И тут: наручники на запястья, к машине – поднять руки. Обыскали. Залезай!
«Это возмутительно! За что ж сразу в кандалы?! – в мыслях воскликнул Сергей. – Я буду жаловаться! Рогам».
В «буханке» сидело ещё три парня его возраста. Их повезли в отделение милиции. Оказалось, что кто-то выкинул из окна винную бутылку и разбил ею заднее стекло частной машины милицейского начальника.
Пока их везли, Трескачёв прикинул:
«Раз уже поехали, значит, менты взяли кого надо, и квартиры обходить не станут. Его хату не спалили, и он идёт, как случайный бухарик. Так что, крутить пацанов будут, а он явно не при делах. Ребятки бутылкометатели вроде с пятого этажа. Ну, да поделом им».
В ОВД с них сняли отпечатки пальцев и продержали в камере часа четыре. Там Сергей, расположившись на скамейке, вздремнул, пользуясь случаем.
Из камеры его вывел совсем молодой милиционер, которому явно было омерзительно находиться рядом с таким отребьем, как Трескачёв. Он кривил румяное лицо и говорил: «Пшё-о-ол!»
В кабинете ж, за столом, милиционер средних лет наоборот – был бледен, говорил коротко, чётко, ясно. Впрочем, радости при виде Трескачёва он тоже не испытал.
Вопросы звучали, словно нашкодившему обормоту: зачем столько денег с собой? Зачем в подъезд заходил? С кем пил?
«Получку получил. На рынок ходил (пять минут пешком от съёмной квартиры), вещи присматривал. С другом выпили по ходу, после разошлись. С подъездом ошибка вышла, адрес приятеля забыл, так и не нашёл. Вышел – там ни с того ни с сего задержали», – складно отвечал Сергей.
– Таких дустов ни с того ни с сего не задерживают! – выплюнул фразу молодой милиционер, перебарывающий омерзение, продолжая находиться рядом с Трескачёвым.
«Вот ведь тонкая душевная организация! Не мент, а песня журавлиная. А его хлоп, и с быдлом пьяным в одно помещение», – «посочувствовал» молодому Сергей.
Бледнолицый за столом, отложив ручку, сказал коллеге:
– Толя, можешь идти, я уж сам тут.
Молодой хотел что-то сказать, но, перехватив взгляд старшего, молча вышел.
– Пересчитайте, – бледнолицый выложил на стол мятые деньги Трескачёва.
Он пересчитал. Где-то так. Сергей не то, что точно не знал суммы, он даже не помнил, сколько купюрных ворохов было по карманам.
Затем, не читая, Трескачёв расписался в протоколе и спросил:
– А квитанция на штраф?
– Мы с вас уже удержали.