Тренировки по плаванию

Картина художника Андре Кона ( Andre Kohn )

Своего мужа я полюбила на семнадцатом году совместной жизни. Что самое смешное, в точности под

Почему? Не из-за праздника, конечно, просто Ванечка вырос. Летом еще начал бриться, а когда долго не брился — обрастал по подбородку мхом, такими кусточками темными, кудрявыми. Я вдруг увидела: красивый! И не потому, что сын мой, вот не потому, а правда.

И не одна я это заметила — в сентябре, как в школу снова пошел, отбою не стало. И звонили, и писали, но Ванечка всех отвергал, пока сам не втюрился. И, как нарочно, безответно. Алена эта Федорова — до смерти буду помнить, его не любила. Вот так угораздило. В их-то годы, что они умеют! Но даже и щенячье, на что в семнадцать лет они способны, Алена к нему не испытывала. Однако и от себя не гнала, придерживала. Ваня ей создавал хорошую репутацию в классе. Девочка при мальчике — совсем не то что без. Вот и держала на привязи. Но Ванечка все чувствовал и страдал.

Тут-то я впервые за много лет и пригляделась к своему Гене, и как прозрела. Хотя ведь что я в Ванечкины-то годы говорила: «Вот что угодно, девочки, но за человека по имени Геннадий замуж не выйду! Никогда. И за Вениамина, одно и то же». Как в воду глядела, только наоборот.

А вышло вот как.

Гена спас меня, так получилось, но благодарности к нему я никогда не испытывала. Любовь у меня главная до него случилась, и какая. Сначала я влюблялась во всех подряд. Как окошко какое было внутри распахнуто, и каждый, кто посимпатичней мимо проходил — одноклассники, однокурсники потом, преподаватели — из тех, кто помоложе да повеселее, один знаменитый актер даже — на многих я западала. Но это как ветерки были: полюблю-полюблю денечек, другой, неделю, один раз почти месяц продержалась, но выдувало, проехали, дальше мчимся. А тут — началось.

Встречались мы полтора года, пока он не отвалил в Америку, причем молча.

Как я его искала! Везде! Милицию на ноги подняла, но уже и узнав, что случилось, поверить не могла — как? Как можно было так взять и исчезнуть? В субботу сходили с ним в парк культуры, на колесе обозрения катались, практически единственные — холод стоял! Декабрь месяц, морозище, елки везде уже горели. Он мне руки все время тер, глупости говорил какие-то смешные, и ржали мы, как дети малые, ну это вообще мы часто, а в воскресенье он к телефону уже не подходил. В понедельник тоже. Во вторник я сама к нему в общежитие поехала, на край света почти, в Строгино — шла по ветру на гору, так меня там и на порог не пустили. Потом-то я выяснила, его уже и не было в это время в стране, он в понедельник улетел, накануне как раз. Ни слова мне не сказав!

Потом я вспомнила, конечно, я ж с ним полпрогулки про Новый год пыталась поговорить, как справлять будем, мечтала, как за город вместе поедем, однокурсники мои очень звали, планы разные строила, а он никак этого не поддерживал. Только все смотрел молча, что у нас кончалось одним. Поцелуями.

Картина художника Андре Кона ( Andre Kohn )

Так я и попала в психушку, на нервной почве, ничего, выкарабкалась, Гене как раз благодаря. Но пока таблетки глотала, всю эту историю постаралась выжечь и выжгла. Почти. Только, как совсем в начале еще, нес меня до метро на руках, когда дождь лил, воды по колено, а мне срочно нужно было на экзамен по философии, там преподша злючка была! Но не дойти до метро — наводнение. Он подхватил меня и понес, сильный был очень человек — несет, я держу над ним свой в цветной горошек зонтик, но что-то мало помогает, заливает со всех сторон! Я в одном сарафане, с утра жара была, мерзну жутко, смеюсь от стеснительности, а он сжимает меня крепко-крепко и не улыбается, только в глаза глядит, как всегда, прямо, ровно и так чисто, ясно — вот это забыть не могла, и каждый раз казалось: как я могла, нужно было получше разобраться тогда, в чем дело, и все-таки найти его, даже в Америку за ним поехать. Тогда все, все бы могло сложиться по-другому!

Гена приходил в психушку к матери, соседке моей по палате, она была у него с сильным приветом, но довольно тихая. Мне что, я хоть и в отключке, но матери его помогала — она есть не хотела и ходила у него еле-еле, я ее каждый раз уговаривала и водила то на обед, то на ужин, то в туалет. Гена за мать сильно меня благодарил, так и познакомились, а как вышла я на волю, начали встречаться. Был он меня на восемь лет старше. Мне все руки на себя наложить хотелось, а он меня утешал и очень поддерживал — натренировался уже на маме-то, и, кстати, неплохо получалось. Более-менее я успокоилась. Потом и замуж позвал. Для бедной Тани все были жребии равны, как в школе мы учили, — я согласилась.

Родили мы вскоре Ванечку. Сынок был похож не на Гену, а на того… тренера! Такие ж глаза — серое с ярко-голубым намешано, и так же цвет меняют от освещения — иногда синие-синие, как небо летом, а то — сталь. Это при том что и у меня, и у Гены глаза темно-карие. Не только глаза — ушки той же формы у Ванечки были: чуть лопоухие, отогнутые сверху, и даже форма черепа! И какой высокий, стройный потом вымахал, хотя мы с Генкой оба низкие. Но есть, говорят, такое явление, телегония. С научной точки зрения это, конечно, бред, я не спорю, но ведь факт. И факт этот — мой Ванечка. Только смуглый он вышел в Гену — там вся их родня по отцу из Молдавии.

Рос Ваня добрым мальчиком, рисовал хорошо, собирался стать дизайнером, и надо ж, напасть. Влюбился в эту Алену, да так, как только в шестнадцать лет бывает. Спать перестал, все чего-то рисует да эсэмэски ей эсэмэсит. И нет бы отшила его, так и не отшивает, но особенно и не откликается, а он вот буквально! Худеет на глазах. Жаль до слез, а как поможешь? Тут звонит его классная руководительница: ваш сын три недели не был в школе, все в порядке? Как не был? Каждое утро уходил, с рюкзаком, учебниками, вот только, оказывается, не в школу. Призвала я Ваню, а он на все вопросы отмалчивается, на контакт не идет и смотрит до того… странно! Отсутствующе так. Уговорила его сходить к психологу, но большого толку от этого не получилось, точнее, совет ее был — куда-нибудь переехать, в новое место, в новую обстановку. Но куда переедешь, осталось-то год в этой школе домучиться, и потом, какая разница — все равно и по интернету, и по телефону все друг с другом сейчас связаны. И я надеялась, что как-нибудь постепенно все у Вани пройдет.

Папа наш вечно на работе, в автосалоне своем, начну ему вечером жаловаться, хочу посоветоваться — молчит; а однажды как сказанет: «Ну, а что ты хочешь, Надь, наследственность. Мать моя из депрессий не вылезала, и с тобой мы где познакомились, помнишь?» Вдруг вскакивает и к Ваньке в комнату — раз, я — следом бегу! Берет его за грудки, мрачно так, и говорит: «Будешь мать расстраивать, не будешь в школу ходить, ты мне не сын. Дома можешь не появляться!» Ванечка на это смолчал, а потом, как мы с отцом вернулись на кухню, тихо-тихо собрал вещички и вышел. Ночевать не вернулся, на мобильный не отвечал.