Трепет намерения
Шрифт:
— Случайно увидал, как эта индийская телка отправляет телеграмму, и очень удивился: я-то считал, что вы ее сейчас натягиваете. Я и подумал, что толстяк вас, видать, застукал. Подошел к каюте, услышал из-за двери голоса и понял, что так и есть.
— Весьма признателен,—сказал Хильер.—Надеюсь, что двести долларов будут для вас не лишними.
— Спасибо, сэр,—сказал Рист, быстро отправляя в карман три сотни.—Вообще он очень странный тип. Приставал к пацану этому, всезнайке. Норовил его погладить и все такое. Не знаю, добился ли чего-нибудь. Вряд ли, мальчишка-то головастый. Но перед отлетом толстяк вручил ему подарок. Дает и ласково так поглаживает—я сам видел. Маленький сверток, судя по упаковке, купил что-то в корабельном магазине. Но мальчишка его не открыл, по крайней мере, при мне. Он совсем расклеился: отец-то его, говорят, готов. Вот-вот концы
— А что будущая вдовушка?—спросил Хильер, отправляя в рот пряные почки,
— Хороший вопрос, сэр. Как вспомнит супружника, начинает рыдать в три ручья, а так все лижется со своим испанцем. Говорят, кондитер он, что ли.
— А дочь?
Рист продемонстрировал беззубые десны.
— Знал я, что рано или поздно вы о ней вспомните. Такой, как вы, своего не упустит, тут уж никуда не денешься. Она валяется на койке, читает свои книжонки. Те еще книжечки—сплошной секс. Но за отца переживает, сразу видно. За столиком у них будет, наверное, не слишком весело, но если хотите, я вас туда посажу. Не рубать же в одиночку на старом месте—парочка-то ваша улетучилась.
Рист вытянул губы и жадно взглянул на американского президента.
— Полагаю, еще сто долларов вам тоже пригодятся. На этот раз Хильер отсчитал деньги сам и опустил пачку в тот же карман, где лежало письмо Теодореску. Позавтракав, Хильер почувствовал, как карман жжет стыдом его сердце. Пора подумать о делах. Часы показывали двадцать минут первого. Рист убрал поднос, и Хильер раскурил сигару.
— Теперь до двух вряд ли проголодаетесь,—сказал Рист.—Отдыхайте, я потом здесь приберу. А пока что ненадолго исчезну.
Рист удалился,
Измена, измена, измена. Предательство и измена. Но у него не было выбора. Точнее, у него не было иного выбора, как сделать этот выбор. Если бы он мог сейчас телеграфировать об опасности! Но ни с «Карлом Отто», ни с «Вольрусью» не связаться. К тому же это подвергло бы их дополнительной опасности. А Департамент 9-А? Хильер представил себе номер в лозаннской гостинице и двух мрачных людей, сидящих за столом друг против друга. Посредине восседает Теодореску, перед ним на столе конверт. Джентльмены, кто сделает первое предложение? Когда же прекратятся торги? Налогоплательщики выжаты, как лимон, миллионы тратятся на устаревшие самолеты, ракеты и боеголовки. Что ж, торгуйтесь, раскошеливайтесь. Когда же прекратятся торги? Хильер пощупал в кармане пачку—несколько тысяч долларов. Он был зол на Теодореску. Разве это сумма? Нет, он еще заработает свои премиальные, он доставит Роупера в Англию. Но как? Документы Джаггера уже не помогут. И все другие тоже. Д. Уишарт, инженер-сантехник; Ф. Р. Лайтфут, педиатр; Хит Верити, малоизвестный поэт; Джон Джеймс Поумрой-Бикерстафф, сотрудник фирмы IBM; П. Б. Шелли, КитСмарт, Матчлнс Оринда—у всех у них слева будет выжжено «S». Оказывается, благодаря этой отметине его знает вся Европа. Теодореску, которого он в первый раз видел, сразу назвал его имя. Выходит, у него, Хильера, известность несколько большая, чем он предполагал. А это означает, что в качестве разведчика его песенка спета. Все, что у него есть,—это информация, да и она быстро устаревает по мере устаревания военных секретов. Может быть, организовать собственный бизнес и конкурировать с Теодореску? Но у Теодореску есть мисс Деви. Облаченное в пижаму тело Хильера сладострастно поежилось. Он перечитал письмо Теодореску. Стамбул, улица Джумхуриет, дом 15. Где-то неподалеку от отеля «Хилтон». Поехать? Но, став пленником тела мисс Деви, он превратится в говорящее приложение к Теодореску.
Он встал с постели, скинул пижаму, подставив тело лучам полуденного солнца, и в который раз посмотрел на свое S-образное украшение. Вдавлено глубоко. Запекшаяся кожа светится, как фосфоресцирующая пластмасса. Нет, такое не скрыть никакими косметическими ухищрениями. Он быстро оделся, словно пытаясь поскорее скрыть свою отметину, ополоснулся, побрился, отхлебнул виски с содовой и вышел на палубу. Вокруг простиралась восхитительная голубизна—уже не адриатическая, а ионическая. Вдали, слева по борту, виднелись очертания южной Греции. Кипарисня? Филиатра? Пилос? Завтра корабль уже будет плыть по Эгейскому морю, лавируя среди хаотично разбросанных островков. Затем — сквозь чрево Мраморного моря, сквозь влагалище Дарданелл. Затем Босфор и Понт Эвксинский или, как называют его турки, Караденхиз—Черное море. Не там ли его могила? Хильер поежился на солнце. Черное. Черное. Черное. Море, о котором на глубине ста морских саженей кончается органическая
97
HOME (англ.) — дом
На палубе полным ходом шло обычное для полуденного отдыха возлияние. Высматривавшие очертания Греции пассажиры сжимали в покрытых старческой пигментацией руках коктейли, джин, вермут «Кампари». Хильер подошел к стойке бара и опрокинул один за другим джин с тоником, водку с томатным соком и двойной «Американо» [98] . Думай. Думай. Думай. Он представил себе, как притворяется умершим и несколько человек (среди них Рист) благополучно сносят его на берег. Головорезы в униформе вытягиваются по стойке «смирно» и берут под козырек. Приглядевшись, Хильер вдруг увидел, что труп настоящий. Послышались рыдания Роупера: «Подлец! Бросил меня!» Рыдал он от жалости к себе.
98
«Американо» — коктейль из сладкого вермута с тоником.
Хильер мрачно размышлял, не завелись ли у него внутри какие-то прожорливые твари: ни малейших следов недавнего завтрака не ощущалось. Хильер вошел в обеденный зал. Магнаты и их дамы были в шортах. Рист уже обо всем договорился. Старший стюард пригласил его за столик Уолтерсов. Дети выглядели бледными, осунувшимися. Миссис Уолтерс следила, чтобы уголки ее рта были все время опущены, и время от времени прикладывала к сухим глазам платок. С очевидным сожалением она попросила официанта убрать почти не тронутый гуляш. Нет, спасибо, она больше ничего не желает. Ну, разве что салат из фруктов, вымоченных в роме и залитых шампанским. Мы обязаны поддерживать в себе силы. Дети искренне не притронулись почти ни к чему. Поразмыслив, миссис Уолтерс заказала еще крепкий кофейный ликер.
— Ну как?—спросил Хильер с таким участием, словно разговор происходил уже на похоронах.
Девушка (Клара? Так ее зовут?) была и в самом деле очаровательна: вздернутый, чуть приплюснутый носик, соблазнительные волосы, круги под карими глазами—следствие бессонницы. Она была в прямом черно-оранжевом платье с диагональными полосами. На коленях лежал небрежно сложенный черный палантин. Она не читала, не ела, лишь крошила вилочкой меренгу. Появление за их столиком Хильера оставило ее совершенно равнодушной. На Алане была «рубашка-газета». Он нехотя доедал свой медовый мусс. На вопрос Хильера отозвалась миссис Уолтерс:
— Говорят, и дня не протянет. Совсем плох. Кома. Но утешением может служить то, что пожил он на славу, имел все, что желал. Надо стараться, чтобы в жизни все было в радость.
С этими словами она накинулась на фрукты в шампанском.
— Что станет со мной и Кларой?—спросил Алан.
— Мы уже говорили на эту тему. Что бывает с детьми, когда умирает их отец? О них заботится мать. Что тут непонятного?
— Ты нам не мать,—огрызнулся Алан.—Тебе на нас ровным счетом наплевать.
— Алан, попридержи язык в присутствии джентльмена.
Хильер подумал, что, наверное, характер v миссис Уолтерс не дай Бог. Ему подали запеченное в лапше телячье филе, жюльен из молодой моркови с сельдереем и «Марго» сорок девятого года. Неожиданно девушка воскликнула:
— Всем наплевать! Вам бы только набить утробу, а на остальное—плевать! Я пошла к себе в каюту.
У Хильера замерло сердце, когда она встала — такая юная, грациозная!—и с достоинством вышла из зала. Бедная, бедная девочка! Однако требовалось кое-что уточнить.
— Простите, что касаюсь болезненной темы, но как вы собираетесь разрешать те сложности, которые скоро возникнут?