Трепет намерения
Шрифт:
— При случае поищите в ваших книгах эту болезнь. Да, в половых вопросах вы наверняка гораздо искушеннее меня. Психиатр, к которому я обращался, сказал, что у меня, если не ошибаюсь, бессознательное проявление инстинкта продолжения рода. Он что-то говорил про «мимесис». Я, дескать, играл роль отца, но рассматривал его в качестве архетипа. Словом, я абсолютно ничего не понял.
Клара слушала его, чуть приоткрыв рот, но вдруг плотно сомкнула губы, уголки рта опустились, лицо сделалось хмурым и раздраженным.
— Я тоже в этом ничего не смыслю,—казала она.—Столько раз пыталась разобраться во всех этих высоких материях, но так и не смогла.
— Есть еще время! Ведь вы так молоды.
— Мне об этом твердят
Хильеру показалось, что, раздраженно качаясь на койке, она старалась придвинуться к нему поближе. Он подумал, что сейчас так естественно было бы ее обнять и сказать что-нибудь утешительное. Она бы охотно всплакнула на плече у мудрого, понимающего мужчины. Однако с книжной полки доносились боевые призывы: «Йони и Линга!», «Секс и смерть среди ацтеков!», и Хильер спросил:
— А что вас привело в Америку?
— Новая мукомольная технология. После смерти мамы отцу посоветовали увезти нас куда-нибудь на время. Но он считал, что грешно отправляться в увеселительное путешествие, когда мама, как он выражался, еще не успела остыть в могиле, поэтому было решено использовать нашу поездку для знакомства с новой мукомольной технологией.
— Она ему понравилась?
— Ему понравилась она. Его нынешняя. Он ведь с ней в Америке и познакомился, хотя она не американка, а просто была замужем за американцем из Канзаса. Тот с ней развелся. Отец утверждал, что с ней он не так скучает но Англии.
— И он на ней женился.
— Скорее, она женила его на себе, точнее, вышла замуж за его деньги.
— У вас есть еще родственники, скажем, какие-нибудь дядюшки, тетушки, кузины или что-нибудь в этом роде?
— Вот именно, что только «в этом роде». Тоже мне родственники! Укатили все в Окленд—понятия не имею, где это,—и что-то там делают с каким-то каури, что это такое, я тоже понятия не имею. Окаменелую смолу, что ли, из него добывают.
Почему-то последнее было для нее особенно обидным, Клара готова была разрыдаться, и Хильер все-таки счел своим долгом ласково обнять девушку, но так, как, по его представлениям, сделал бы это школьный наставник.
— Они ее экспортируют,—сказала Клара и в конце концов, расплакалась.
Хильер спрашивал себя, что делать дальше. Можно обнять ее и другой рукой, нежно поцеловать в низкий лобик (служивший гарантией против чрезмерной учености, а не свидетельством женского начала), потом—во влажную щечку, в не тронутый помадой уголок рта… Нет. Он представил себе предсмертные хрипы ее отца в лазарете, и ему сделалось мерзко. Нельзя относиться к человеку, словно он не человек, а только что-то «в этом роде». К тому же те, кто только «в этом роде», укатили все в Окленд…
— Окленд находится в Новой Зеландии,—сказал Хильер.—Говорят, там очень хорошо.
Реакция Клары на его слова выразилась в еще более бурных слезах.
— Я хочу пригласить вас с братом к себе в каюту на чай. Попьем чайку, перекусимвы же почти ничего не ели, а сейчас уже половина пятого. Хорошо? Я вам что-то расскажу, что-то интересное.
Она подняла на него заплаканные глаза. Он сам на себя удивлялся: дядюшка Хильер зовет малышей попить чаек. А ее очаровательные слезы—их без труда можно было бы использовать, чтобы посвятить ее в самое нежное и утешительное из всех таинств. Нет, он этого не сделает, перед ним не цветущая девушка, а плачущая дочурка.
— Передайте мое предложение Алану, хорошо? Скажите, что я хочу поделиться с вами одним секретом. Мне кажется, что вам можно доверять.
А сам-то он был ли достоин доверия? Книги считали, что нет: «Благоуханный Сад» [102] со злобной подозрительностью следил за ним сквозь душистые заросли.
— Так, значит, придете? Она несколько раз кивнула.
— Сожалею, но мне пора уходить,—сказал Хильер. Он запечатлел на ее лобике невинный поцелуй; девушка не противилась. Хильер вышел, и книги, как псы, зарычали ему вдогонку.
102
«Благоуханный Сад» — трактат об искуссвке любви, написанный в XV в. тунисским шейхом Абу Али Омаром Ибн Мухаммедом ан-Нафзави и известный в Европе во французском переводе с 1850 г.
Он отправился в лазарет и сказал санитару, что разбил свой шприц.
— Я диабетик,—пояснил Хильер.—Нельзя ли купить у вас другой шприц?
Шприц был подарен Хильеру с очаровательной щедростью—морское братство!
— Как там наш бедняга?—спросил он шепотом. Хильера заверили, что не произошло никаких изменений. Не исключено, что он еще долго так промучается. Может, дотянет до Ярылыка? Вполне вероятно. Тогда его надо отправить на берег. У русских неплохие больницы. Выходит, сможет выкарабкаться? Кто знает. Хильеру полегчало: хотя бы об одном из фантастических планов можно забыть. Придется импровизировать. Вступим в бой, а там уж подумаем о стратегии. Вернувшись в каюту, он подверг себя болезненной процедуре по возвращению прежней внешности. Оказалось, выражение лица восстановить труднее, чем его черты: «Джаггер» было, скорее, названием стиля поведения, чем именем человека. Но все-таки псевдоним надо сохранить. На корабле он Джаггер, а Хильер — это для дома. Для дома престарелых, для дома алкоголиков, для дома отставных шпионов. А что касается «дома» tout court [103] , то еще следовало определить для себя, что же это такое.
103
Как такового (фр.)
— У вас изменился цвет глаз,—удивленно сказала Клара.
Она переоделась и предстала теперь перед Хильером в брюках из шотландки и в простой зеленой футболке. Алан был все в той же «рубашке-газете». На Хильера угрюмо смотрел заголовок: «Полиция предупреждает: этот человек способен на убийство».
— Хорошо, что вы отказались от своих седых усов,—похвалил Алан.—Так значительно лучше.
Алан сложил на груди руки, и заголовок исчез. Хильер наполнил чашки. Вам обоим с лимоном? О, у вас изысканный вкус. Сам он предпочел сладкий чай со сливками. Рист обеспечил гастрономическое разнообразие: бутерброды, пирожные, печенье, горячие сухарики, шоколадный рулет и торт с грецкими орехами.
— Бутерброд?—предложил Хильер.—С семгой. С сардинами и помидором. С огурцом.
— Мы не едим хлеба, — ответили они хором.
— Да, мне говорили. Но когда-то ведь надо попробовать. Новые впечатления, nouveau frisson [104] . Откусите, не бойтесь.
Но они решили не рисковать и ограничились сладостями.
— Об упадке цивилизации можно судить по ухудшению качества хлеба,—назидательно произнес Хильер.—Английский хлеб есть невозможно. Для состоятельных людей хлеб доставляется самолетом из Франции. Вы не знали? (Нет.) На кораблях хлеб еще ничего, пропеченный, а не моченый, как на суше. Похоже, цивилизация только и сохранилась, что на кораблях, плывущих из ниоткуда в никуда.
104
Новый трепет (фр.)