Трепет намерения
Шрифт:
— В том-то и штука, что не всех. Выбирают как-то. Меня не тронули: и так видно, что чистый.
Он встал в позу и подмигнул. Затем помахал на прощание стодолларовой бумажкой и танцующей походкой вышел в коридор.
— Так что вы говорили о фотоаппарате?—спросил Алан.
— Найди какого-нибудь стоящего на отшибе милиционера и предложи ему аппарат за пять рублей. Конечно, это идиотизм, но тем лучше. Покажи ему пять пальцев и скажи rubl . Он наверняка не устоит перед таким искушением. И обязательно добавь, что у тебя в каюте
— Как я скажу, я же не знаю русского?
— Я начинаю в тебе разочаровываться: нет, действительно… А жестами ты объяснить не можешь? Он поймет, не волнуйся. Веди его прямо сюда. Пойдет как миленький. Эти своего не упустят. К тому же подростка он ни в чем не заподозрит. В каюте же вместо футляра окажусь я.
— А если ничего не выйдет?
— Тогда мы приступаем к выполнению плана номер два. Вернее, к нему приступает Клара.
— Что от нее требуется?
— Ты предложишь фотоаппарат, Клара предложит себя.
Оба испуганно притихли, превратившись в тех, кем на самом деле и были: в детей. Брат с сестрой смотрели на Хильера круглыми от ужаса глазами.
— Понарошку,—поспешил успокоить их Хильер.—Это всего лишь игра. Маленькая хитрость. Не бойтесь, ничего не случится. Я спрячусь вот здесь, в платяном шкафу.
Однако они по-прежнему испуганно и с укоризной взирали на него, и Хильер поспешил добавить:
— Но я уверен, что с фотоаппаратом все пройдет гладко.
— Что я должна делать?—спросила Клара.
— Неужели вас надо учить? Мне казалось, вы интересуетесь сексом. Требуется лишь многозначительная улыбка и один-два недвусмысленных взгляда,—чтобы, так сказать, соблазнить, этого вполне достаточно. Не противьтесь своей природе, и все получится само собой.
Хильер неуклюже продемонстрировал, что следует делать, но смеха не последовало.
— Хорошо,—уныло произнес Алан.—Я приступаю к плану номер один.
— Желаю успеха.
Алан понуро вышел из каюты.
— Кажется, мои слова его слегка покоробили,—сказал Хильер девушке.—Наш герой оказался не таким уж бравым.
Хильеру хотелось сесть на койку рядом с Кларой, но он нашел в себе силы удержаться от этого и, опустившись на стул, закинул ногу на ногу. Покачивая волосатой ногой, выглянувшей из-под халата, Хильер вспоминал о том, как некоторые женщины уверяли его, что их возбуждают мужские колени. Но Клара смотрела не на колени, а на Хильера.
— У Алана нет фотоаппарата,—сказала она.
— Как это?
— И никогда не было. Он не интересуется фотографией.
— Но ему же подарили фотоаппарат. Он сам говорил.
— Да. Не знаю, зачем он врал. Если бы ему подарили фотоаппарат, он бы мне его показал. Ручаюсь, что он не стал бы его прятать. А подарок этого человека спрятал.
— Господи, почему же он ничего не сказал. Мы должны быть совершенно откровенны друг с другом.
Последние слова Хильера тронули Клару, ей вспомнились не пособия по технике секса, а брошюра «Что такое настоящая любовь?», Хильеру снова захотелось подсесть к ней поближе.
— Зачем вам это?—спросила Клара.—Такая мерзость: убийства, слежка, похищения. И не только взрослых—сколько похищают детей!
— А вы бы хотели иметь много детей?
— К чему такие вопросы? Они бы имели смысл, не будь вы замешаны во всех этих глупостях. У нас было бы восхитительное путешествие.
— Оно еще будет. Как только я выполню задание. Обещаю. Мы будем вместе читать ваши секс-книжки, а по утрам пить крепкий бульон. Или, скажем, вместе выкинем все секс-книжки за борт.
— Вы надо мной смеетесь.
— Нисколько,—сказал Хильер, нисколько не смеясь.—Я смертельно серьезен.
И сразу мелькнуло: серьезно смертелен; состояние серьезное — смертельное; прогноз безнадежный. Он хотел жить. То live. Смена гласной в последнем слове. Вместо тонкой—широкая. То love [111] . Кажется, минула вечность, с тех пор как Рист рассказывал о своей сестре-машинистке.
111
to live — жить (англ.). To love — любить (англ.).
— Я думаю,—проговорил Хильер смертельно серьезно,—что это любовь.
Любой мужчина, произнеся последнее слово (конечно, если это не делается «по срочным показаниям»), неизбежно испытывает смущение. Жуликоватое слово. Однако у женщин, особенно у девушек, реакция на него иная. Клара зарделась и опустила глаза на ковровую дорожку. Хильеру самому хотелось понять, что же он имел в виду. Он предлагал (до сих пор не верилось!) любовь единственно подлинную: кровосмесительную.
— Да, любовь,—сказал Хильер и, словно в подтверждение серьезности своих намерений, прикрыл коленку и торжественно застыл на стуле.
— Как вам не совестно?—сказала Клара.—Не предлагайте мне такие вещи. Мы же совсем не знаем друг друга.
— В ваших книжках толкуют совсем не об этом. Скажи я «оральное возбуждение», вы бы меня сразу поняли. Но я сказал «любовь». Любовь.
— Но у нас такая разница в возрасте. Вы мне, наверное, в отцы годитесь.
— Гожусь. И отец вам скоро понадобится. Но я говорю о другом. О любви.
— Так, значит, я должна буду—как это?—соблазнить его и попытаться заманить в свою каюту,—пробормотала она, не поднимая глаз.—Такой предлог более—как это?—благовидный. А что дальше? Об этом вы подумали? Я понимаю, ваше дело стукнуть его по голове и завладеть мундиром. А потом что? Противный старый мужлан в каюте юной девушки…
— Заманите молодого. Он ее любил. Любил.
— А потом будет вот что: после того как вы уйдете в его мундире, я начну кричать, и когда кто-нибудь прибежит, скажу, что он сам разделся—для чего и так ясно,—но я, усыпив его бдительность, огрела… Чем я его огрела?
— Самой тяжелой из ваших книг.
— Нет, серьезно.—Она нетерпеливо притопнула.—Чем вы его ударите?
— Его собственным пистолетом.
— Ой!—(Авансцена обваливается. Убийца прыгает в зрительный зал.)—Я не подумала, что у него будет пистолет.