Трепет. (не) его девочка
Шрифт:
Сжимаю руки в кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони. Смартфон — не просто последняя вещь, которую мы купили вместе с мамой, там мои фотографии с Сашкой, смешные видео, которые мы снимали. Это очень дорогая для меня вещь.
— Спасибо… — выдираю из горла слова благодарности, — этот смартфон… он…
— Я помню. Ты его покупала с мамой. Я все помню, что ты мне говорила, Яна. Повторять не нужно.
Разумеется, он все помнит. Если он назвал меня своим безумием, если даже резинку с моих волос сохранил, то о таких вещах он точно не забудет. Становится жутко от осознания того, насколько этот мужчина одержим идеей близости со мной. Мужчина, возивший меня на речку летом и учивший плавать, потому что я долго
Наконец, решаюсь спросить о судьбе человека, который волнует меня меньше всего, но не спросить не могу. Я ведь даже не видела, что происходило вчера, после того, как убежала от машины Зверга.
— Что будет с Максимом? Что ты… с ним сделал?
Глаза Рустама Довлатовича темнеют, ноздри начинают раздуваться, а рядом с губой появляется складка. Я отползаю к спинке дивана и крепче обхватываю колени руками. Слишком свежи воспоминания о том, как он потерял контроль. То было связано с желанием, но уверена, что в ярости отчима видеть тоже не захочу.
— Это тебя не касается. Он больше к тебе не подойдет.
— А отец?
— О нем тоже забудь.
— Но Сашка…
— Я тебе уже сказал, насчет твоего брата, Яна, — цедит мужчина сквозь зубы. — Я решу вопрос, и тогда мы поговорим. Если ты будешь готова к разговору.
Еще одна отсылка к условию. Либо так, либо… Судорожно вздыхаю и прикрываю глаза. Это просто не моя жизнь. Такое не может происходить со мной. Отчим не может меня хотеть. И мне не надо принимать решение, от которого зависит дальнейшая судьба моего не родного, но любимого брата. Я глубоко вдыхаю и выдыхаю, с каждым выдохом пытаясь вытащить из себя скопившееся за сутки напряжение, но оно не уходит и никуда не уйдет, потому что я знаю — ответ дать придется. Как бы я себя не успокаивала.
??????????????????????????Когда открываю глаза, отчима уже нет рядом. Вижу его темную фигуру возле двери. Провожаю его взглядом. Не хочу, чтобы он оборачивался и смотрел на меня, и он не смотрит. Выходит за дверь и тихо закрывает ее за собой.
Он сказал, что вернется поздно. Не собираюсь думать о том, чем отчим будет все это время заниматься. Не хочу позволять своему дурацкому воображению рисовать картины того, чего не желаю видеть и знать.
Тянусь к телефону Рустама Довлатовича, чтобы посмотреть, сколько сейчас времени и самое главное, сколько времени у меня на то, чтобы хорошенько все обдумать. С ужасом замечаю небольшие ранки на ладонях. Оказывается, я продолжала вжимать ногти в кожу, и даже не чувствовала боли.
Так и с ума сойти недолго, Яна…
Беру телефон, нажимаю на кнопку и провожу по экрану пальцем. Пароля нет. Темный в ярких линиях экран исчезает. Теперь я могу видеть заставку. С нее на меня смотрит девушка. Точнее девушка смотрит вдаль. Я вижу лишь ее профиль и темные, развевающиеся на ветру волосы. На ней униформа официантки. Она стоит рядом с клумбой цветов у кафе.
Эта девушка — я.
Я несколько раз гашу экран, снова включаю и смотрю на свою фотографию, затем опять выключаю, и так бесчисленное количество раз, пока натянутая струна внутри не лопается и волна эмоций не заставляет меня отбросить гаджет и уткнуться носом в плед.
Когда он сделал эту фотографию? Почему я не заметила его рядом с кафе в тот день? Часто ли он вообще позволял себе такое? Может, Рустам Довлатович вообще ходил за мной по пятам, а я этого не знала?
Снова беру телефон и лезу в галерею с фотографиями. Мне кажется странным, что у взрослого мужчины на заставке фотография девушки, хотя, что тут странного, учитывая то, в каких чувствах он мне признался и какое условие поставил? В альбоме у него есть только это фото и больше никаких. По телу пробегают мурашки, потому что я в очередной раз убеждаюсь в его безумии. Он не приукрашивал, когда называл меня своим безумием.
Отложив телефон в сторону, укладываюсь на спину и бесцельно смотрю в потолок. Мне нужно решить, и я уже практически уверена в том, что отвечу ему, но все еще не представляю, как все это сумасшествие будет происходить между нами. Что мне нужно будет делать? Что говорить? Как реагировать? Неужели он хочет, чтобы я спала с ним в этом доме, где мы жили вместе с мамой? Я не смогу. Даже от мысли об этом мне становится тошно.
Минут через сорок после ухода Рустама Довлатовича приезжает его ассистент. Он передает мне пакет с лекарствами, что прописал врач, и несколько с едой. Когда я смотрю на бумажные коричневые пакеты, заполненные различными продуктами, сердце сжимается. У меня нет аппетита, но отчим позаботился о том, чтобы в доме была еда, если вдруг я захочу есть. Он всегда будет вести себя со мной так, пока его безумием не станет какая-то другая девушка. От этой мысли мне становится не по себе. Я не хочу вечно быть его одержимостью, лучше бы я вообще ею не была, но когда думаю о том, что однажды это закончится, внутренности болезненно скручивает, ведь я также не хочу быть просто игрушкой или вещью в его руках, которую однажды выбросят за ненадобностью, вот только чего я тогда хочу?
Разобрав сумки, часть еды я убираю в холодильник, другую часть в шкафы. Снова накатывает ностальгия, когда этим мы занимались вместе с мамой, когда жизнь в этом месте принадлежала мне и ей, а отчим был просто отчимом, а не мужчиной, трогающим меня между ног и просящим лечь с ним в постели. А теперь я предаю ее, собираясь спать с ним, с тем, кто был ее мужем, разбираю здесь продукты, которые он купил для меня, будто ничего ужасного не происходит.
Аппетит так и не появляется, и я практически заставляю себя съесть бутерброд с сыром и апельсин. Обедом это назвать трудно, но больше затолкать в себя мне не удается. Затем я выпиваю лекарство и собираюсь пойти в душ, чтобы смыть с себя пот, пока снова не поднялась температура. По пути к лестнице слышу пиликанье айфона. Пришло сообщение. Мне не нужно гадать от кого оно. Я знаю, что от него, и также знаю, что если не прочитаю и не отвечу, он, скорее всего, позвонит, а говорить мне с ним пока не очень хочется, а если не отвечу на звонок, то отчим наверняка примчится сюда, чего мне хочется еще меньше, поэтому я поднимаю гаджет с дивана и открываю чат.
"Как ты, Яна?"
Если не считать того факта, что ты склоняешь меня к сексу с тобой, то мне стало легче.
Этого я, разумеется, не пишу, а просто отправляю.
"Нормально".
Ответ приходит незамедлительно.
"Тебе не идет форма официантки. Это не то, что я хочу на тебе видеть. Но лучше смотреть на тебя так, чем никак вовсе. Ты очень красивая, Яна".
Перечитываю сообщение снова и снова, и понимаю, что практически не дышу, а когда делаю глубокий порывистый вдох, легкие обжигает, словно воздух вокруг раскален. Не собираюсь ему отвечать на этот комплимент. Даже если бы хотела, я не знаю, что на это можно ответить. Спросить, а в чем бы он хотел меня видеть? Уверена, что ответ меня не обрадует. Сказать, что тоже считаю его красивым? Так и есть. Я считаю. Но не собираюсь давать ему об этом знать.
Гаджет бросаю обратно на диван и направляюсь туда, куда шла. В душ. Надеюсь, что теплая вода меня немного успокоит. Возможно так и было бы, если бы зайдя в ванную я не застыла на пороге, увидев разбитое стекло душевой кабины. Воспоминания об утре снова вколачиваются в меня и болезненно дерут грудь. Крови на дверце уже нет. Но я помню, что она там была, и знаю, почему.
Прекрати, Яна! Ты не можешь ходить грязная только потому, что Рустам Довлатович мылся в этом душе. Это же глупо. К тому же другого душа здесь нет. Перестань себя накручивать.