Трепет. (не) его девочка
Шрифт:
Сама же хотела, чтобы он приехал… Ну, приехал, и что теперь? Тебе спокойнее стало, Яна, от того, что он здесь, с тобой, а не где-то? Не с кем-то?
— Ты… голодный? — спрашиваю из вежливости, разумеется. Все же рискую и бросаю взгляд в его сторону. Отчим стоит чуть ближе, руки засунул в карманы брюк. Штаны снова натянулись в области паха, и я буквально уговариваю себя не опускать взгляд ниже. Не знаю, как удается смотреть исключительно на его лицо. Кажется, у меня даже уши начинают гореть от напряжения.
— Очень голодный, Ян. Но тебе не стоило готовить, раз болит голова. Таблетку выпей.
Боже, он, видимо,
— Не так уж сильно она и болит…
Убавляю температуру конфорки, затем наливаю в стакан немного воды, беру таблетки со стола, и половинку одной выпиваю. Ничего же не будет, даже если голова не болит. Обычные таблетки.
Вот я идиотка…
— Все будет готово через минут пятнадцать, — говорю мужчине, топчась на одном месте и поджимая пальцы ног. Он так и будет тут стоять, пока я заканчиваю с готовкой?
— Хорошо, Ян. Душ приму и спущусь.
Воображение — мой добрый друг — сразу же подкидывает соответствующие картинки, как если бы я ввела в поиске "голый красивый мужчина в душе". Только сейчас все гораздо хуже, потому что я уже видела отчима в душе, так что и воображать особо не нужно. Резервы памяти переполнены тем мгновением моего позора.
Рустам так смотрит на меня, что мне начинает казаться, будто он читает мои мысли. Мои постыдные ужасные мысли. Именно из-за них у него так темнеет и заполняется огнем взгляд. Я чувствую неистовое желание защищаться, хотя он ничего не говорит и не делает, но мне все равно хочется опровергнуть его подозрения на мой счет.
— Это я не для тебя готовлю! — выпаливаю отчиму в лицо. Темная бровь тут же скептически ползет вверх. — То есть, ты тоже можешь поесть, конечно. Я просто… решила себя занять чем-то. Но это не для тебя лично. Это, скорее, для меня самой… Подумала, что раньше так было. Я или мама часто готовили. Потом мы вместе садились за стол. И я решила, что все может быть… как раньше. Между мной и… тобой…
Взгляд мужчины после моих слов лишается огня. Из него словно выкачивают пламя и заполняют холодом.
— Ты снова ходишь босиком, Яна, — хрипит Рустам, после чего вдруг начинает приближаться ко мне. Я так теряюсь, что очередной вдох вызывает боль в груди, поэтому я прирастаю к полу и стараюсь не дышать. Он проходит мимо, чуть задев меня плечом, и отодвигает ящик, в котором лежат лекарства, достает оттуда несколько пачек таблеток и кладет передо мной.
Обезболивающее. Я забыла их спрятать. Ну, я же не думала, что он станет заглядывать в этот чертов ящик!
Жар заливает мои щеки и шею. Мне очень стыдно, но Рустам никак не комментирует свою находку, просто направляется к выходу из кухни и практически скрывшись за дверью говорит:
— У тебя горит там что-то, Ян?
А? Горит? Что?
— Вот черт! — кидаюсь к сковороде с гренками. Они уже почти черными стали. — Черт! Черт! Черт!
Так, дыши, Яна, дыши.
Снимаю сковородку с плиты и ставлю на доску. Делаю один глубокий вдох, второй, третий. Понимаю, что не чувствую запаха подгоревшего хлеба. Ощущаю только запах духов Рустама и сигарет. И никаких примесей. Никаких женских ароматов.
Мне приходится жарить новую партию гренок, потому что сгоревшие, соответственно, к употреблению не годятся. Не знаю, как мне удается не
Разливаю суп по тарелкам, гренки перекладываю в блюдо, и ставлю все на стол. Обезболивающие, которые Рустам достал из ящика, указав на мою ложь, запихиваю обратно, снова коря себя за глупость. В следующий раз не буду ему ни писать, ни звонить…
Из шкафа над раковиной достаю поднос. Я не собираюсь есть здесь с отчимом. Трушу. Поэтому ставлю свою тарелку на поднос и беру пару гренок. Вместо кофе наливаю в стакан апельсиновый сок, после чего поднимаю поднос и собираюсь сбежать из кухни, пока отчим не спустился, но удача в очередной раз поворачивается ко мне тыльной стороной своего тела, потому что я чуть не врезаюсь в Рустама в проеме двери.
— Куда собралась? — нахмуривается он, удержав мой поднос руками с другой стороны.
Хоть бы рубашку застегнул!
— Хочу в своей комнате позавтракать, — лепечу вроде, а может и молчу, потому что голоса своего не слышу. В ушах снова звенит от бешеного стука сердца, вызванного приятным запахом геля для душа отчима, которым я недавно сама мылась.
— За стол сядь и поешь нормально. Я тебя не укушу, Яна, — он практически разворачивает меня и вынуждает идти обратно. Я конечно могу настоять на своем, но для этого мне нужно будет как-то протиснуться мимо мужчины. А в друг я его коснусь? Его голой груди или плеча? Вдруг его снова накроет?! Решаю, что благоразумнее не спорить, а сесть и быстренько поесть, после чего уже скрыться у себя, где я буду в безопасности. Почти в безопасности.
Пока он усаживается напротив, а я с подноса снова перекладываю все на стол, мысли возвращаются к тому моменту, что еще вчера я хотела высказать отчиму относительно его гиперконтроля, и вот опять дала задний ход. Понимаю, что ищу путь наименьшего сопротивления, и именно это только сильнее утверждает Рустама в мнении, что он может и имеет право мной управлять и командовать, словно ребенком.
Мы начинаем молча есть. Я пытаюсь набраться смелости и завести разговор о контроле, но все, что у меня получается, это не пялиться на него, как идиотке. Вместо этого я пялюсь в тарелку с супом. Уже неплохо.
Несколько раз выпрямляюсь, поднимаю на него взгляд и делаю глубокий вдох, чтобы начать говорить, но потом он поднимает свой тяжелый темный взгляд на меня, и я снова прячу глаза.
Раньше противостоять ему было легче. Раньше, я не знала о его чувствах. Раньше, я не чувствовала того, что чувствую сейчас. "Раньше" было так давно. Мне кажется, что даже то, что произошло на кухне пятнадцать минут назад, было давно. Где-то внутри меня прошла уже вечная вечность. "Раньше" было в другой жизни. Теперь у меня есть только эта. Жизнь после разлома. И чем дальше я ступаю по новой дороге, тем тяжелее мне становится.