Трепет
Шрифт:
Бибера ничего не ответила. Молча смотрела на бегущую мимо воду, на закручивающуюся водоворотами Малиту при слиянии с Му, на тающие за рекой в тумане башни Утиса, на дома Фиденты на стрелке рек. Стражники держались поодаль. Паром приближался.
…Беду Процелла почувствовала, уже поднявшись на городской холм. От королевского замка или из-за него поднимался дым. Процелла тут же послала лошадь в галоп и, миновав замок, поняла, что оправдались ее худшие предчувствия. Трактир горел. Точнее, тлел, потому что не менее сотни фидентских стражников поливали обугленное здание водой, покрывая его намерзающими сразу сосульками.
– Куда вы? – заорал мастер стражи, увидев, как две девчушки спрыгнули с лошадей и ринулись по льду и углям внутрь. – Нет там никого! Только трактирщик, да и тот задохнулся в дыму!
– Тут, – выскочила на крыльцо Процелла. – Тут был постоялец…
– Тут всего был один постоялец, – крякнул мастер стражи. – Жил на втором этаже. Оттуда и начался пожар. Но мы там все залили. Ну так он съехал еще с утра. И куда – неизвестно. Наверное, хозяин трактира начал убираться в его комнате, да или удар его хватил, или еще что. Мы там и нашли его с подсвечником в руке. Обуглился – бедолага.
– Я посмотрю, – ринулась наверх Процелла. – Вдруг что осталось?
– Да нет там ничего! – крикнул вслед ей мастер стражи. – Выгорело все. Осторожнее! Пол может провалиться!
Внутри еще отовсюду поднимался дым, дышать было нечем. Процелла подхватила горсть смешанной с углем и льдом воды, прижала ее к лицу и, скользя боком по обледенелым перилам, осторожно поднялась на второй этаж. Выгоревшая дверь явно подсказывала, откуда начался пожар. Процелла подошла к ней и поняла, что в комнате нет потолка и части пола. В воздухе кружили снежинки и таяли на исходящих дымом обугленных стропилах. Ничего. Обгоревший стол, обломки топчана, пепел, черный от копоти камин с углями.
– С углями, – прошептала Процелла и вдруг с ужасом поняла, что видит не просто угли, а куски того самого деревянного меча. Порубленные куски. Заливаясь слезами, дрожа от ужаса, она пошла вдоль стены к камину, замерла, когда часть пола обрушилась на первый этаж и мастер стражи разразился снизу ругательствами. Дважды едва не поскользнулась, но добралась до камина, присела и протянула руку. Черные куски меча осыпались пеплом. И, уже не сдерживая рыдание, не чувствуя, что тлеющие угли обжигают ей пальцы, Процелла принялась копаться в пепле, пока не выудила из него обугленный кусок рукояти. Тот самый, что торчал над плечом Игниса всю дорогу, пока тот был рядом с Процеллой.
– Эй! – заорал снизу стражник. – Хватит уже! Шею сейчас сломаешь, а мне отвечать!
– Что с тобой? – спросила ее Бибера, когда вся вымазанная в саже, заплаканная, бьющаяся в рыданиях Процелла появилась на пороге трактира.
– Вот, – показала она ей головешку, упала на колени и принялась очищать обломок снегом. – Вот что осталось от меча! Он был порублен на куски и сожжен! И Игниса нет! Никого нет!
– Я знаю, где он, – прошептала Бибера.
– Где? – выпрямилась Процелла, убирая деревяшку в ворот рубахи. – Где?
Рядом в заснеженных берегах текла река Малиту. За рекой подпирали небо вершины гор Балтуту. С другой стороны, за разоренным трактиром стоял фидентский замок. И четыре дороги разбегались от трактира. Одна к переправе, другая к замку, третья, огибая трактир, ко второй переправе через город, четвертая в снежные дали Фиденты на восток.
– Туда, – мотнула головой Бибера на последний путь. – Туда ускакали всадники. Одна лошадь с бэдгалдингирскими подковами, как наши.
– Надо вернуться к Амплусу! – воскликнула Процелла. – Узнать, кто такой этот хранитель? Что случилось?
– А если Амплус с ним заодно? – остудила пыл Процеллы Бибера. – Пойдем по следам. Там и узнаем. Главное, чтобы Игнис остался жив. Или ты не обещала его жене присматривать за ним?
Глава 23
Хонор
Лава никогда не бывала в Хоноре. Точно так же, как не бывала до последнего времени нигде южнее Утиса и Фиденты, но она прекрасно знала, что Хонор, не считая Бабу, самое южное атерское королевство, и южнее его только Аштарак, Тирена и степь, в которой властвовали кочевые племена, возникшие на развалинах древнего Аккада. Но если араманы, ушедшие из долины Иккибу, построили город на единственном холме на южном берегу Утукагавы, то атерский род Рудусов поступил иначе. Сначала сторожевая башня, потом поселение, потом городок, город, замок и крепость выросли в самом выгодном месте – у единственного на всем течении Утукагавы от гор Балтуту до впадения в Му – брода. С учетом того, что правый берег Утукагавы был высоким, обрывистым, лучшего места для каменного замка не придумаешь. Тем более, что брод этот был интересен не только всякому путнику, страннику, купцу, но и всякому разбойнику. Но на этот случай и проездной двор, и подъем от реки в город, и весь правый хонорский берег уже давно были превращены в мощную крепость, сравниться с которой могли с этой стороны гор только Бабу, Ардуус да новые укрепления Тимора. Но так и этим преимущества Хонора не заканчивались! Кроме брода имелся еще и каменный коридор длиной в две сотни лиг между неприступной стеной Бабу и опять же Хонором. Конечно, отправиться от Бабу на запад можно было и широким трактом, тем более сторожевые башни на нем торчали через каждые пять лиг, но в такие времена, как теперь, никакой путник не мог рассчитывать на благополучный исход неразумного путешествия. Поэтому каменный коридор, дорога шириной в десять шагов, стиснутая скалами Балтуту и бурным течением Утукагавы, была забита беженцами, которые, хоть и стремились на север, подальше от орды, во всяком случае миновать Хонор не могли. Каменным запором гордо называл свою крепость король Хонора Гратус Рудус и имел с этого запорного устройства немалое количество монет. Впрочем, и он сам, и его предки, и, пожалуй, его потомки тем более, что все они, кроме среднего сына Урсуса и младшего сына Алкуса, обладали благоразумием и понимали, что если когда-нибудь в пределы атерских земель Анкиды и ворвутся степняки, то сделают это они именно через хонорский запор. Так что укрепляли его денно и нощно.
…Отряд Сина въехал в Хонор вечером на двадцать второй день зимы. Точнее, к городу он подобрался еще в полдень, но все окрестности Хонора занимали палатки и землянки беженцев, шатры войска Муруса и хонорской дружины, поэтому пробираться между ними пришлось медленно, а после полудня вовсе спешиться и вести лошадей под уздцы, что немало обрадовало Гладиоса и Арму, которые вдруг оказались не на лошадиных загривках, а в седлах. К тому же на поясе у каждого теперь висел самый настоящий кинжал. Радости последнее их матери не добавляло.
В верхний город, который поднимался и над речной цитаделью, и над сторожевыми башнями каменного коридора, проход был закрыт. На воротах стояли неумолимые стражники, угрожающие всякому надоедливому не только изъятием ярлыка, но и порцией плетей. Сина не слишком расстроило данное обстоятельство, он повернул к северным слободам, но присмотрелся к бастионам королевского замка и объявил, что, судя по вывешенным стягам, все хонорское семейство на месте; и король Гратус Рудус вместе с супругой Кларитой, некогда знатной галаткой, и его старший сын Урбанус с семьей, и брат короля – выпивоха Сонитус.
– Которого подобрала и сделала мужем Тела Нимис, бывшая Тотум! – фыркнула Лава. – Удивительно. Она всегда мне казалась умной женщиной, как могла она решиться родить детей от того, кто пропитан вином от затылка до пяток? И ведь родила вроде бы не уродов, а крепеньких малышей!
– Почему ты, называя Телу Нимис, которая теперь уже давно Рудус, умной женщиной, тут же отказываешь ей в уме? – удивился Син. – Или ты думаешь, что если ей хватило ума не остаться безземельной вельможкой без мужа и детей, то родить она должна непременно от пьянчуги?