Трещина
Шрифт:
Ну и черт с ними со всеми! Парень плашмя упал вперед, волна ударила его по лицу, наполняя водой нос и легкие. Он отпрянул, согнулся в кашле, а потом обессиленно откинулся на воду. Будь что будет. Он расслабленно лежал на спине, и волны кидали его вверх и вниз. Теперь, когда он не сопротивлялся, они обращались с ним мягко и он мог нормально дышать, тем более что надувной жилет держал его на поверхности. Он смотрел на звезды. Надо принять это как очередное приключение. Даже если через несколько суток он погибнет, надо хотя бы сейчас, пока его не мучают жажда и голод, получить от этого приключения максимум удовольствия. Не всякому выпадает такое… И тут он услышал шум мотора. Он развернулся и увидел, что прямо на него идет «зодиак» с двумя матросами на борту. Луч мощного фонаря шарил по воде. «Зодиак» резко затормозил, и один из матросов протянул ему руку,
– Спасибо! – пробормотал парень, падая на дно лодки. – Вы все-таки увидели мой фонарик? Вы испортили мне приключение, но все равно спасибо!
Матросы засмеялись, сказали что-то по-арабски, и один из них хлопнул его по плечу.
…В кают-кампании муж и жена, не пошедшие на ночное погружение под предлогом морской болезни, пили чай. Его бадди сидел на диване с бутылкой коньяка и смотрел фильм о дайвинге на Мальдивах. Он удивленно поднял голову:
– Вот как! Ты тоже не пошел на погружение? Я не захотел идти. Все-таки ночь, да еще течение… Хотел тебя предупредить, а ты куда-то делся. Где ты был?
– Курил на верхней палубе.
Парень сел на диван, взял чужую бутылку и хлебнул коньяк прямо из горлышка. На экране очаровательная девушка в голубом гидрокостюме извивалась среди пронизанных солнцем кораллов.
…По-настоящему он испугался того, что произошло, только на следующий день, точнее, на следующую ночь. Он снова пошел на ночное погружение, предварительно починив свой октопус. Едва он опустился на дно и присоединился к группе, его фонарик погас. Он подплыл к инструктору, жестами объяснил ситуацию, и инструктор велел ему и его бадди плыть рядом с собой… Двух фонарей вполне хватило на троих… Это было похоже на полет во сне… Нет, это вообще ни на что не было похоже – невесомость, тьма, мягкие пятна света, в которых колыхались гибкие тела людей, рыб, актиний… И все это время он думал: а что, если бы фонарик погас не сегодня, а вчера, всего на одну минуту горения раньше? С тех пор он всегда брал на ночные погружения два фонарика, и новички смеялись над ним, но ему было все равно. Сам он с этого дня себя новичком не чувствовал.
Эта история случилось с Женькой во время его первого дайв-сафари по Красному морю. Он рассказывал мне ее, сидя ночью у костра на берегу реки Индрюкой. Этому приключению посвящены первые строки его романа, и я решила рассказать о нем подробнее, потому что сам Женька упомянул его лишь вскользь… А теперь слово Женьке.
Женька Арбалет
Мне снился сон: я плыл по ночному морю, пытаясь догнать корабль. Волны кидали меня, я проходил сквозь них и почему-то мог дышать прямо в воде, но до корабля добраться не мог. Вокруг было темно и страшно, а на палубе горел свет, и я знал, что там меня ждут друзья. Но как я ни старался, судно уходило все дальше и дальше… А потом я проснулся.
Мне часто снится этот сон в разных вариантах, потому что однажды такое со мной и вправду случилось. Это было моим первым по-настоящему опасным приключением. И обычно, проснувшись, я вдруг пугаюсь того, что засиделся в Москве, что приключения теперь вижу только во сне, и что где-то ветер треплет паруса, и волны бьются о рифы, и лавины сходят, и горные реки ревут, а я сейчас выпью кофе, спущусь в метро и поеду на работу.
Так и в этот раз. Я разнервничался, затосковал и принялся звонить своим друзьям-альпинистам, с которыми мы собирались идти в горы в конце июля. Этот конец июля уже наступил, мы давно получили по почте бумажки с большими красивыми печатями – разрешения на посещение пятикилометровой пограничной зоны Карачаево-Черкесии, и у меня даже рюкзак упакованный стоял. А все остальные тянули резину: кого-то с работы не отпускали, у кого-то жена беременна… И уже было ясно, что с плацкартными билетами мы пролетели, а может, пролетели и с купейными. И если они вдруг все решат немедленно ехать, то совершенно непонятно, как добираться до Кавказа. Потому что автостопом впятером не поедешь, да они и не любители автостопа.
В это утро я обзвонил всех, и все мне, во-первых, сказали, что только идиот может звонить в шесть утра, а во-вторых, – что у них до сих пор ничего не ясно. А Славик к тому же сообщил, что собирается жениться, и пригласил меня быть шафером.
Короче, я немного подумал и еще раз им всем позвонил, еще четыре раза выслушал, что я идиот, и сообщил, что никого ждать не буду и еду один. Конечно, лезть в одиночку на те вершины, которые у нас были намечены, я не мог – для этого я не настолько идиот. Я обложился бумажными и электронными картами, кроками, схемами и решил, что сейчас самое время сменить альпинизм на горный туризм. Это совсем разные вещи, а еще есть скалолазание. Обычно те, кто не в теме, их путают.
Смысл жизни скалолаза – карабкаться вверх и вниз по гладким и скользким скальным стенкам, желательно с обратным уклоном. Стенка высотой в несколько десятков метров для этого более чем достаточна, и, если скалолаз найдет такую скалу хоть в степи, он разобьет под ней палатку и будет счастлив. Но поскольку в степи скалы, тем более в должном ассортименте, встречаются редко, скалолаз едет в горы.
Альпинист, напротив, рвется вверх. Цель его жизни – взобраться на максимально высокую и по возможности трудную гору. Он выбирает какой-то любезный его сердцу пик, приходит к его подножию, разбивает там базовый лагерь и начинает восхождение. До базового лагеря он согласен добираться хоть на трамвае, но трамваи в горах не ходят, и альпинисту приходится некоторое время идти по горным тропам с рюкзаком за спиной. Особого кайфа он от этого не получает. Его кайф – стоять на вершине самого высокого и недоступного горного пика и презрительно сплевывать на идущих внизу горных туристов.
Для горного туриста смысл похода – протащить как можно более тяжелый рюкзак на как можно большее расстояние по разного рода перевалам, ледникам и осыпям, выбрав при этом самый неудобный из возможных маршрутов. Сам горный турист уверен, что он хочет искупаться в минеральном источнике и посмотреть на красивый водопад. Но если от источника к водопаду ведет дивная лесная дорога, заросшая малиной и грибами, горный турист с презрением отвергнет ее и наметит себе кружной путь с возможно большим числом оползней и камнепадов, причем обязательно проходящий хотя бы через один ледник и через засыпанный снегом перевал. Поскольку четкой труднодостижимой цели у горного туриста, в отличие от альпиниста, нет, поход считается тем более удачным, чем чаще его участники попадали под дождь и град, проваливались в трещины и падали в реку. Если ударил сильный мороз, кто-то подвернул ногу, палатку пришлось ставить на лед, а завхоз забыл дома примус – значит, поход особо удался.
Я вообще-то скорее альпинист. Я даже на жизнь себе зарабатываю промышленным альпинизмом. В реальности это означает, что я надеваю на себя свое крутое альпинистское снаряжение (побывавшее на нескольких четырех- и пятитысячниках) и лезу на крышу какой-нибудь тухлой пятиэтажки, чтобы сбить с нее сосульки или поправить съехавший лист железа… В горах я тоже в основном – альпинист. Но сейчас, поскольку я остался без команды, я вынужденно превратился в горного туриста.
Я решил через Карачаевск добраться до альплагеря «Узункол», оттуда пройти по долине реки Мырды до ее истока – ледника Мырды. Потом пересечь этот ледник, перевалить через перевал Ак-Тюбе, пройти ледник Гвандры [2] и дальше, по долинам нескольких речек, впадающих одна в другую, дойти до турбазы «Глобус». Я собирался идти медленно и всюду, где мне будут попадаться красивые и уютные места, ставить палатку и устраивать дневку. Ну а если по дороге я встречу какую-нибудь дружественную альпинистскую группу или симпатичных горных туристов, которые идут в места, где я еще не был, я могу к ним присоединиться.
2
Гвандра – горная вершина на границе Карачаево-Черкесии и Абхазии и одноименный горный массив. В широком смысле так называют весь прилегающий район. Это же название носит ледник, лежащий к западу от перевала Ак-Тюбе.
В Узунколе я бывал не раз и в долине Мырды – тоже; я помнил, что там очень красиво. Мы совершили в том районе несколько восхождений. Но на ледник Мырды я не выходил, хотя и видел его вблизи, а на перевале Ак-Тюбе и за ним вообще никогда не был.
Я прикинул, что весь маршрут до Глобуса, включая дорогу от Москвы, займет дней семь-восемь, если в пути валять дурака. Это меня вполне устраивало. А из Глобуса можно еще куда-нибудь рвануть: если я захочу задержаться, на работе возражать не будут. Сейчас в Москве альпинистов больше, чем аварийных крыш, и мне всегда найдут замену. Я позвонил бригадиру и сказал, что на работу сегодня не выйду и вернусь недели через две или позже. Он спросил, куда я еду, объяснил, что только идиот может идти по ледникам в одиночку, и пожелал мне удачи.