Трещины
Шрифт:
Я откинул голову, немного поёрзал, пытаясь устроиться поудобнее на этом прокрустовом ложе, продавленном, жёстком и скрипящем при каждом моём движении. По телу начало разливаться такое приятное, умиротворяющее тепло, я невольно расслабился и прикрыл глаза, пообещав, что это всего лишь на пару минуточек. Настойчивое жужжание телефона разбудило меня как раз в момент погружения в вязкую дремоту, где, балансируя на грани сна, точно канатоходец под куполом цирка, начинаешь утрачивать связь с реальностью. Тут-то в голове и всплыло, что я так и не позвонил диспетчерам, не выпросил новое имя. Встрепенулся, усилием
«19:34. Светлана и Евгения Юдины. Перекрёсток Рокоссовского и Ковалёвой. ДТП»
Итого в запасе у меня пятнадцать минут. До обозначенного места и рукой подать, но перчатки придётся надеть заранее. И пусть наутро я прокляну всё, буду мучиться мигренью и желать скорейшей смерти, съем пачку разнокалиберных таблеток и выпью несколько литров жидкости, пытаясь как-то умастить выжженную пустыню в глотке. Последнее время эти последствия стали ощущаться куда сильнее, что заставило меня переосмыслить предостережения Саши, что эта работа выпивает досуха…
Дождь тем временем стих. Вечернюю тишину нарушало лишь тихое журчание потоков дождевой воды, десятками ручейков, бороздящих асфальт. Где-то вдалеке шумели одиночные автомобили, понемногу на улицы выбирался осмелевший народ. Яркий свет десятков фонарей, тысячей огоньков играющий на поверхности воды, слепил меня, и с каждой минутой усиливалась ломота в висках. Голоса же и перешёптывания всё нарастали, они оттесняли мои мысли и разносились эхом в голове. Громче всех раздавался визг тормозов и детский пронзительный крик, плач и противный хруст костей. Я изо всех сил гнал прочь нехорошее предчувствие, вот только безрезультатно. Отчаянно хотелось единым махом сдёрнуть перчатки, хватить их о землю и уйти прочь.
Из ближайшего двора на перекрёсток вышли двое: женщина в пальто горчичного цвета и держащая её за руку девочка с соломенными волосами, лет десяти. Девочка несла объёмистую сумку, видимо, возвращаются от репетитора или какого-то кружка или секции.
– Мама, знаешь, у меня сегодня не очень выходит рисовать, краски почему-то смазываются и кажутся какими-то мрачными. Даже Марина Николаевна сделала замечание, говорит, я сильно пачкаю и чересчур много чёрного.
– Не волнуйся, дочка, у тебя очень хорошо получается. Мне вот всегда нравится, как ты рисуешь. Просто нужно больше практики, и у тебя всё получится!
– Обещаешь?
– Конечно! Хочешь, зайдём, купим большой торт-мороженое?
Я слышал рёв огромного джипа, несущегося на огромной скорости, задолго до того, как его заметили мама с дочкой. Они были на середине пешеходного перехода, когда чёрный лексус, даже не пытаясь свернуть в сторону, смял их, отбросил словно тряпичные куклы, с глухим звуком удара и отвратительным скрежетом ломающихся костей. В последний момент мать попыталась заслонить девочку, хоть как-то смягчить страшный удар. Но этого было недостаточно.
Из Лексуса, покачиваясь, точно рыболовная шхуна в ураган, вылез пузатый мужичонка в помятом костюме с галстуком набекрень. Увидев содеянное, он охнул, и посеменил осматривать бампер машины, сопровождая этот процесс разнообразной нецензурой, достойной портового работника. Удостоверившись, что его драгоценная машина не понесла особого вреда, он довольно рыгнул и поспешил обратно за руль. Кое-как развернувшись на прилегающем газончике, он дал по газам в надежде как можно скорее покинуть место преступления.
На негнущихся ногах я подошел к телам. Женщине, пытавшейся прикрыть собой ребёнка, досталось сильнее – она лежала ничком, шея была вывернута под неестественным углом, обломки костей торчали сквозь порванную одежду. На ней не было живого места, просто какой-то бесформенный мешок мяса и костей, вышвырнутый на обочину. Крови натекло просто невероятное количество – и тем страшнее выглядела искалеченная девочка, пытающаяся подползти к матери через разделяющую их кровавую лужу.
Я видел много страшных, нет, даже ужасных вещей. Я видел зверские убийства, нечеловеческие акты жестокости, мне встречались те, кого совершенно нельзя называть человеком. Часто я сталкивался с такой жуткой смертью, про которую никому и никогда не решился бы рассказывать. Ни один человек в мире, ни один самый блистательный рассказчик не сможет рассказать о смерти столько, сколько навидался я. Но это было сверх всякой меры.
Маленькая, окровавленная девочка, обламывая ногти и стёсывая кожу, ползла к погибшей матери, бессильно плача и жалобно повторяя:
– Мамочка… мамочка! Мне холодно, мама… посмотри на меня. Посмотри на меня! Открой глаза!
У неё нет половины лица – содрана асфальтом, соломенные волосы слиплись от крови в обвисшие сосульки, ноги сломаны в нескольких местах, но боли она уже не чувствует. Она рыдает на груди матери, содрогаясь, плачет, как побитый зверёк, пока жизнь медленно покидает её искалеченное тельце. Она всё еще отказывается поверить в смерть, но та уже распростёрла над ней свои объятия. Я уже рядом.
Мне, наверное, стоило сказать – «я потерял голову» или «я не отдавал себе отчёт» или даже «кровавая пелена внезапно застлала мои глаза, от бессильной ярости перехватило дыхание, и когда самообладание вдруг вернулось – было уже слишком поздно».
Чушь. Я был совершенно уверен и последователен в своих действиях. Эта мразь умрёт этим вечером. Я найду его, достану из-под земли, вытащу из любой норы, в которую заберётся эта ползучая тварь. Но сначала – собрать души.
Они покинули тела одновременно, словно бы мать терпеливо дожидалась своего дитя, намереваясь оберегать его даже после смерти. Одна – плотный, трепещущий сгусток с синими прожилками, а другая – сполох чистого света, скачущий туда-сюда, безостановочно меняющий форму, точно переливающееся в небе облачко – обе заняли место в сумке рядом с другими душами.
Понемногу начали стягиваться зеваки, кто молча, кто едва перешёптываясь, кто с громкими причитаниями и рыданием, некоторые, вовсе без царя в голове, снимали происшествие на телефон. Особо выделялся молодцеватый хлыщ, разодетый в брендовые тряпки, тот вовсе вылез в первые ряды в поисках лучшего ракурса и подобрался максимально близко, чтобы не запачкать в крови дорогущие белоснежные кроссовки. Я подошел к нему и сжал в руке его айфон – тот взорвался горстью разноцветных искр и занялся синим пламенем. Парень от испуга выронил телефон, который от удара о тротуар разлетелся на множество кусков. Я же, не теряя времени, нашёл подходящую тень, отбрасываемую тетенькой в возрасте, единственной из толпы догадавшейся вызвать полицию.