Третье Тысячелетие
Шрифт:
— Я еще доложу кому надо! Вы за это ответите! Преступное бездействие!
— За все будете отвечать вы, тем более если вы его повредили. Пора успокоиться. Надо уйти отсюда и переговорить наедине. Все-таки вы должны мне кое-что объяснить.
Квестор с шумом выдохнул из себя воздух.
— Прошу всех разойтись. Инцидент исчерпан. Преступник обезврежен.
Гомонящая толпа начала редеть.
Они сидели в каком-то смешном заведении, которое Квестор назвал «кафе». Самым нелепым здесь было то, что автоматы ждали, пока начнут нажимать кнопки на их блестящих панелях, и не принимали ни мысленных, ни устных приказов.
Квестор уже
— В общем, это целая история. Поврежденные роботы подлежат немедленному уничтожению. За безопасность города отвечаю я… И мне не очень-то ясно, зачем Центру понадобилось это расследование, тем паче с помощью разных неопытных экспертов. Пора, сдается мне, подавать в отставку. Давно уж наскучил, осточертел мне этот городишко, набитый бездельничающими неврастениками. Эх, будь в моем распоряжении гравипланы, аннигиляторы, дальнобойные оксигенные лучи, да что там лучи, хотя бы завалящая карманная логическая машина, — какую бы охоту я здесь соорудил! Я гнал бы его, как дикого кабана, я травил бы его электронными борзыми, пока все его мыслящие молекулы не брызнули бы на мостовую…
— Ну, вы снова разъярились. Не сомневаюсь, именно так вы и поступите. Но уже и без того вы его наверняка повредили, и он теперь зализывает раны где-нибудь в песчаных пустынях или глетчерах. Вы ведете себя подобно заурядному шерифу из глубокой древности. Картинка на эскалаторе была не из приятных. Протей напоминал изгоя в толпе линчевателей…
— Но поймите же, он почти укокошил доктора Фока! А теперь робот обратил свои взоры на вас. Эти машины хитры как лисицы.
— Я все-таки полагаю, — с педагогической назидательностью заявила Андроника, — что человеческие творения суть наши друзья и нуждаются в снисхождении к ним. Запрещаю вам какое бы то ни было преследование. Ответственность беру на себя.
Именно этих слов как будто и ждал Квестор. Он немедленно поднялся, сослался на невообразимую занятость и откланялся. Но перед уходом он все же не удержался и пробурчал:
— Вы, девочка, еще пораскиньте умом, что и как. Права-то свои превышаете. И пожалеете об этом. С роботами шутки плохи. А я, сами понимаете, умываю руки. Честь имею откланяться.
Андроника осталась одна в чужом шумном городе, среди скопища невротических людей, одна со своей стажерской неопытностью. Одно было ясно: необходимо встретиться с изворотливым, неумолимым Протеем, расспросить его без постороннего вмешательства и самой решить, опасен ли он для человека. Но как разыскать Протея? После покушения на него, после всех этих необычайных преображений не разладилась ли схема уникального робота? А может, он и впрямь стал агрессивным и опасным? Но где же его искать? В затянутом сизой дымкой небе или под асфальтом, источающим зной?
Не было оснований для спокойствия, для археологических и туристских экскурсий. Первый час на планете Фарос принес одни огорчения. Она съежилась при мысли, что ее преподаватели были сейчас здесь и уже поставили ей самую плохую отметку — снисходительную
— Едва завидя вас, мой юный друг, — начал тщедушный, сверкающий огромными очками доктор Фок, — едва вас завидя, я сразу все понял. Квестор возложил на вас трудную миссию разыскать моего исчезнувшего секретаря Протея. Ах, ни такой замечательный работник, скажу больше: помощник, коллега. Допускаете ли вы мысль, что его украли?
— Одну минутку, доктор. Лучше, если я сначала задам несколько вопросов. Не бросилось ли вам в глаза нечто необычное? Какая-либо неисправность? Как вел себя Протей, нормально ли функционировал?
— О чем речь! Идеален! Совершенен! Я сам его выдумал, он, если угодно, мое математическое дитя. Его собрали на одном из самых лучших в мире прецизионных заводов.
— Насколько я понимаю, ввоз роботов на Фарос запрещен. Почему вы позволили себе преступить закон?
— Я всегда знал, что властей интересуют только такого рода вопросы. Видимо, подобным любопытством страдаете и вы… Мой юный друг, я сразу же должен сказать: правовые законы нами вызубрены не до конца. С какого мгновения любая машина становится роботом? Когда она смонтирована? С какого мига монтажа и настройки? Не с того ли момента, когда по ней начинают течь живительные потоки протонов? Или с другого? Робот ли мои часы, которые решают нелинейные уравнения? Или они станут роботом, если в них внедрить, к примеру, инфракрасные глаза? А Протей почти человек, и никто в оном не усомнился, когда мы сюда прибыли. Чтобы обойти отставшее на века законодательство, его можно превратить хоть во фламинго: его микроминиатюрная молекулярная структура позволяет всяческие превращения. Если Квестор его задержал, чтобы попытаться заставить меня держать ответ перед законом, пусть знает наперед: я ученый, известный всей Галактике, и посему могу позволить себе мелкие нарушения правил! Кто осмелится осудить меня — полезного, влиятельного члена галактического общества?
— Значит, Протей никак не пытался вам навредить?
— Отче Космос! Мне навредить? Да он же не может. Это исключено.
— Так. Что еще вы могли бы сообщить следствию?
— Ничего. Если можно его найти — найдите. Без него я сразу же начинаю дремать, едва сяду за работу, А едва закрою глаза, все снятся мне какие-то куклы, куклы… Но это, разумеется, не имеет отношения к вашей работе…
Андроника обвела последним взглядом кабинет, заполненный хронометрами и книгами. В: простенке мигал экраном библиотечный видеопост. Этот подмигивающий экран позволял пользоваться на дому любой библиотекой в Галактике… Эх, обыкновенному диагностику-кибернетику и не мечтать о, таких устройствах, какими могут пользоваться великие ученые.
Андроника покинула математика в великом унынии. Ученый даже не мог вспомнить, совершал ли на нее покушение Протей или нет. Исчезнувший робот — один лишь он поможет разгадать загадку. Но поди сыщи его.
На пути к гостинице ее терзали мрачные мысли. Так шла она, ничего не замечая вокруг, пока у одного из перекрестков ее не окликнули по имени. Ничего удивительного: она заметила, что многие прохожие внимательно вглядываются в ее лицо. В этом городе она уже какая-никакая знаменитость. Положение невыносимое.