Третье яблоко Ньютона
Шрифт:
— Леди Укфилд, но ведь срок в двадцать восемь дней установлен законодательно, а после этого срока, насколько мне известно, перед нами еще очередь.
— Что касается очереди, то это наше право определять, насколько готовы дела к слушанию. Ваш кейс выглядит наиболее подготовленным. Что касается законодательно установленных процессуальных сроков, то тут есть тоже некоторое небольшое пространство для маневра, буду готова пояснить на предварительном слушании. Если, конечно, вы сочтете, что ускорение — в интересах вашей подзащитной. В практической же плоскости необходимо получить прямое разрешение Верховного суда и согласие ответчиков по апелляции, то есть
«Am I mad? Не только сам не встречал такого, но и от других не слышал», — пытался ущипнуть себя Мэтью. Чудеса. Он позвонил барристеру, тот тоже пришел в крайнее возбуждение. Они обсуждали больше часа, что бы это могло значить, но никаких подвохов, no downsides, не выявили. Потом Мэтью позвонил констеблю Смиту, юристам СPS. Служба прокуроров также на удивление не возражала, а Смит поартачился для вида, но через день согласился. Леди Укфилд между тем магически добыла разрешение Верховного суда. Тут только Мэтью спохватился, что новые даты слушания накладываются на Португалию.
— Грейс, тут происходят невероятные вещи, мне ускорили слушание апелляции по русскому кейсу. Я сам не понимаю, как это могло произойти. Леди-судья из Аппеляционного суда сама предложила мне обойти пресловутые двадцать восемь дней, ты знаешь, о чем я говорю. Это все, конечно, хорошо, но, понимаешь, получается, что теперь я не смогу прилететь к вам.
— Ты что говоришь? Мы год ждали этого отпуска, я тебя практически не видела всю весну, ты то в России, то в Пакистане, то в Сассексе. Тебе и самому надо отдохнуть, если уж на то пошло. Какая разница — месяцем раньше или позже?
— Ты права, особой разницы нет, но когда мне позвонила леди Укфилд, я подумал, что сошел с ума, это настолько unusual, я даже растерялся. И странно было бы отказываться. Теперь она получила разрешение Верховного суда. После этого давать задний ход и все переигрывать было бы просто дико.
— Чем ты думал, когда соглашался? А мне говоришь только теперь. Ставишь перед фактом, потому что теперь, конечно, как откажешься. Это так типично для тебя, Мэтт, ты никого не принимаешь в расчет, кроме себя. А когда слушание? Может быть, ты хотя бы прилетишь к нам на пятницу с выходными, а в понедельник вечером улетишь?
— Грейс, подумай сама, это вообще ни отдых, ни работа, один самолет. Да и подготовиться надо.
— Тогда будем считать, что ты испортил мне лето. Про детей уже не говорю, тебе на них наплевать. Извини, что говорю в таком тоне, но ты, надеюсь, не удивишься, если я скажу, что расстроена и раздражена.
— Грейс, ты все понимаешь. Я тоже понимаю, как виноват, I am really sorry. Но ты меня простишь, я знаю.
— Можно подумать, у меня есть разумная альтернатива, — сказала Грейс и повесила трубку.
У Мэтью свалился камень с души. Грейс потрясающая женщина, он всегда это знал. Вот и этот, самый больной вопрос решился, можно больше о нем не думать. Теперь можно и Варе позвонить. С такими-то новостями риск услышать в ответ опять что-то странное минимален. Надо же ей все-таки звонить время от времени.
— Варя, у меня замечательные новости, я добился, что слушание будет через неделю, а не в августе. Я не мог в это поверить, это впервые в моей практике. Не перестаю удивляться перипетиям твоего кейса, — Мэтью пересказал историю, слегка ее подредактировав.
— Невероятно. Ты такой необыкновенный, только ты мог такое… Ты столько для меня делаешь! Но я тоже чувствовала что-то. Тут такая жара, просто пекло, иногда я лежу в гамаке, смотрю в небо и колдую, посылаю позитивную энергию.
— Гамак? Ты в гамаке время проводишь? Интересно, я уж и не помню, когда последний раз видел гамак, не то что сидел в нем.
— Приезжай, будем сидеть вместе. У вас там дождь, холод, я знаю. А тут жара, солнце. Может, тебе правда приехать?
— Да нет, это совсем ни к чему. Расскажи мне лучше про гамак, про дачу. Не представляю себе русские загородные дома. Как все это выглядит?
— Дача как дача, ничего особенного. Это совсем не роскошный поселок, не Рублевка, тут дизайнерских бутиков пока не понастроили и «ламборджини» не продают. Тут живут самые обычные люди. Поселок стоит на охраняемом полицией острове, въезд только по пропускам, кругом вода, водохранилище, мы там катаемся на яхтах и на скутерах. Дом трехэтажный, белый, пять спален, авторский архитектурный проект, крутая темно-красная крыша в несколько уровней. Дорожки из камня, цветник, участок вовсе не огромный — акр, наверное, или чуть больше, но роскошный газон и много деревьев. Поэтому всегда можно найти тень. Я хожу босиком в сарафане и много ем от безделья. Сегодня мы с Ленкой готовим холодную ботвинью с осетриной по старому рецепту. Как в «Пушкине», только вкуснее. Ты не знаешь, что такое ботвинья. Если бы приехал, мы бы тебя угостили. А еще мы готовим свекольник. Это тоже такой холодный суп. После обеда я сплю, потому что жарко, потом мы ходим купаться на водохранилище. Вечером иногда сауна. Она прямо в доме, в подвале, там еще есть бассейн, но маленький. По утрам кричат петухи. А сейчас представь себе две березы с развесистыми кронами, как люстры «Сваровски». На них висит гамак. В нем сижу я, в сарафане, босиком и толстая. У меня на коленях яблоко и томик Брюсова.
Мэтью даже оторопел, так жива и ярка была эта картина. Как кадр кинофильма. Девочка с яблоком. В сарафане и босиком. Он даже поперхнулся.
— Кто такой Брюсов? Я не знаю.
— Действительно, ты не знаешь, кто такой Брюсов… Удивительно… Мэтью, ты так многого еще не знаешь, но обязательно узнаешь. От меня. Но еще большего не узнаешь никогда. Брюсов — это поэт. Серебряный век, Петербургский декаданс. Бенуа, Стравинский. А в поэзии — Брюсов и Северянин, два столпа. Жаль, что мир почти не знает русской поэзии Серебряного века. Вот, кстати, стихотворение «Три яблока». Можно даже сказать, что это про нас:
Oh, you, an apple — the first peoples’ lure, You took the Eden’s light of those two, You sent on heads of people the Lord’s fury, But this was a revolt against taboo. [67]— Это про меня, — продолжала Варя. — Второе яблоко, это яблоко Вильгельма Телля, это я не знаю про что… Какая-то аллегория про неведомые нам силы… Это не интересно. А вот, третье яблоко — это про тебя:
And that third one — the Newton’s apple, gold, In its right time, it played its last accord, And mind embraced the substance of the law, That moves the earth, the heaven and the world [68]67
Ты, яблоко губительное Евы!
Ты вырвало из глаз эдемский свет,
На нас обрушив божеские гневы, –
Но было то — восстанье на запрет!
В. Брюсов «Три яблока». Перевод на англ. Евг. Бонвер.
68
А третье — третье яблоко Ньютона;
Оно упало в час своей поры,
И понял ум незыблемость закона,
Что движет землю, небо и миры.