Шрифт:
Анатолий Тимофеевич Марченко
ТРЕТЬЕГО НЕ ДАНО
СОВЕТСКИЙ ВОЕННЫЙ РОМАН
Роман "Третьего не дано" повествует о том, как рожденные Великим Октябрем, мобилизованные и призванные партией чекисты во главе с верным рыцарем революции Ф. Э. Дзержинским становятся надежным щитом и разящим мечом пролетариата.
Центральный образ романа - Ф. Э. Дзержинский, верный ученик и сподвижник В. И. Ленина.
1
Ранним утром Мишель Лафар пришел на Большую Лубянку. Солнце весело спорило с резвыми облаками. Рыхлый снег нехотя таял на крышах.
Прежде чем войти в дом, где после переезда из Петрограда в Москву разместилась ВЧК, Мишель остановился на углу, в переулке. Часовые, подставив обветренные лица солнцу, прохаживались вдоль здания. Приклады винтовок время от времени звякали о булыжник.
Напротив входа настороженно застыл броневик.
Мишель стоял, радуясь солнцу и ветру. Еще минута - и он окажется в этом тихом с виду трехэтажном здании с барельефами на светло-зеленом фасаде. И, кто знает, может, с этой минуты и начнется его настоящая жизнь, сбудутся мечты и надежды.
Напористый ветер подгонял прохожих, извозчичьи пролетки, гнал облака в ярко-синем небе. Казалось, он страстно хочет, чтобы все в этом мире неистово мчалось навстречу будущему, само время ускорило свой бег.
"Ветер революции...
– Восторг и предчувствие радости переполняли Мишеля.
– Смелее, ветер! Смелее - в наши паруса!"
Неделей раньше Мишель примчался к секретарю партячейки завода, на котором работал слесарем, и возбужденно, едва отдышавшись, воскликнул:
– Будет мобилизация? Не опоздал?
– Сбавь обороты, - усмехнулся щупловатый большелобый секретарь, наслаждаясь самокруткой.
– Стреляешь вопросами, как из винтовки.
– Я слышал, будет партмобилизация в ВЧК!
– выпалил Мишель.
– Не всякому слуху верь - это первым пунктом, - нахмурился секретарь. И, к примеру, если слыхал, трезвонить по всему заводу не резон - это тебе вторым пунктом.
– Я не трезвоню!
– обиделся Мишель.
– Я прошу: пиши меня первым!
– Сейчас, разбежался, - рассердился секретарь.
– Ты хоть мозгой пошевелил? Ну, к примеру, что такое ВЧК?
– Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией! Яснее ясного! Направь, секретарь, не подведу!
– Дзержинский не возьмет.
– Возьмет!
– вспыхнул Мишель.
– Притормози! Сердце у тебя, сам знаешь, как у ребенка. И, к примеру, какие в голове думки имеешь - все на вывеске обозначено.
– Он немного помедлил и, не глядя на Мишеля, добавил: - Ко всему прочему - стихи...
– Рекомендацию дашь?
– не отставал Мишель.
– Рекомендацию?
– задумался секретарь, пригасив окурок.
– Парень ты стоящий, отчего не дать? В политике силен. И храбрость у тебя черт те откуда берется.
Могу и дать, а только начхает он на эту бумажку.
– Почему?
– вскинулся Мишель.
– Почему, почему, - передразнил секретарь: он не любил наивных вопросов.
– Как увидит, что ты ровно динамитом начиненный...
–
– засмеялся Мишель.
– Без динамита и революция не революция!
– Написать - не молотом по наковальне бить. Сперва на ячейке обсудим.
Ячейка собралась вечером. В полутемной копторке, прилепившейся к механическому цеху, сошлись только что закончившие смену рабочие. Едва секретарь зачитал заявление Мишеля, первым, спотыкаясь на каждом слове, заговорил восседавший на стремянке чубатый парепь - Снетков.
– С ходу говорю - против!
– Он кривился, как от зубной боли.
– Ну с какой стати посылать его на Лубянку? Кто там, извиняюсь, позарез нужен? А нужен там такой человек, чтоб по всем его жилам текла самая что ни на есть рабочая кровь. Ну а в данной, извиняюсь, кандидатуре какая текет кровь?
– Как и твоя!
– Мишель не ожидал такого вопроса и покраснел от обиды.
– Эге, ты меня к своей биографии не присобачивай!
– возразил Снетков. Сам признался - из французов. А теперь - "как и твоя"!
– Я не скрывал, - искренне сказал Мишель.
– Конечно из французов.
– Он старался взять себя в руки.
– Отец и мать всю жизнь прожили в Москве, она им стала родной. А предки - так те еще при Наполеоне...
– Во-во, - обрадовался Снетков, - при Наполеоне...
А сколько нашего брата на Бородинском поле полегло, ты в курсе?
Мишелю хотелось сказать, что к Наполеону он не имеет никакого отношения, но его опередил секретарь.
– Француз французу рознь, - негромко, но внушительно начал он. Морщины нервно зарябились на его крутом лбу.
– Вот, к примеру, какой француз был Жозеф Фуше? И какой был француз Жан Поль Марат?
Мишель с радостным изумлением посмотрел на него.
Он и предположить не мог, что секретарь, казавшийся ему не очень-то подкованным, вдруг обнаружит такие познания.
– Француз Жозеф Фуше был цепной пес капитала!
– продолжал секретарь. К тому же - политическая проститутка. А Марата, к примеру, звали другом народа.
И за то его убила кинжалом подлая гидра контрреволюции - звали ее Шарлотта Корде.
Собравшиеся притихли, жадно слушая его слова.
– Марат - ясное дело!
– присвистнул Снетков.
– Да не с Марата спрос, а с Лафара!
– С Лафара, точно, - подтвердил секретарь.
– Вот ты и спрашивай с него как с человека, с рабочего, с члена нашей партии большевиков. А ты с него как с француза спрашиваешь. Национальность тут ни при чем. Мы за интернационал. Наш человек или не наш - вот в чем гвоздь.
– Наш, об чем разговор!
– степенно откликнулся старый рабочий Петр Авксентьевич. Лицо его было изъедено оспой. Он старательно вытирал ветошью крепкие узловатые пальцы, масляно отсвечивавшие при свете лампы.
– Лафара как неблагонадежного из университета в шестнадцатом вышибли? Вышибли. Ко всему прочему, где он находился в октябре прошлого года? А был он вместе с нами, на одной баррикаде. Так об чем разговор!