Третьего не дано?
Шрифт:
Ой как обидно!
До слез!
А отец Кирилл уже бесцеремонно уселся на лавку и, задрав рясу, принялся осторожно стаскивать с себя сапог.
Это еще что за новости?!
Я, конечно, еще по Угличу, не говоря уж про Домнино и Климянтино, помню, что наглости ему не занимать, но тут уже в ход пошло супернахальство.
— В каблуке он у меня, — пояснил монах, кряхтя от натуги. — Егда шел, сам от страху трясся — вдруг да подметка худа окажется. Он хошь и в тряпицу замотан, да все едино боязно. Ан сохранил господь раба свово
Ага, сохранил. И про грешного тоже неплохо. Самокритично. Вот только насчет всевышнего ошибочка — сдается мне, что тебя сохранил совсем другой. Он, конечно, тоже силен, но с хвостиком и рожками. Тот самый, за которого я перед Дмитрием заступался.
А Васюк молодцом — как только сообразил. Да и я молодцом, что обговорил этот пароль. Думал-то на всякий случай, ан сгодилось, да еще как!
И зачем же ты, гад в рясе, мне на стол свою вонючую обувку кладешь?!
Совсем очумел?!
— А ну-ка, святые угодники, пошли вон отсюда! — свистящим от бешенства шепотом произнес я, сожалея, что нельзя гаркнуть — услышит кто-нибудь и доказывай потом, что не верблюд, в смысле, не отравитель. — И сапог прихватить не забудьте… вместе с содержимым.
Отец Кирилл озадаченно уставился на меня. Отец Мефодий тоже оторвался от щели и удивленно вытаращился.
Ну и чего буркалы выкатили?! Не ожидали столь радушного приема? А какой еще может быть прием после столь экзотических предложений?
Скажите спасибо, что по шее не накостылял.
— Ежели ты помыслил, будто мы по своей воле, самочинно такое удумали, то напрасно, — вякнул Мефодий, которого тут же дополнил полуразутый красномордый алкаш:
— Нами и благословение патриаршее на то получено.
— На убийство? — тихо спросил я.
— На подвиг святой, — туманно пояснил Кирилл.
— Яко Сергий Радонежский иноков своих — Ляксандру Пересвета и Ослябю, кои хошь и монашеского чину, но на поле Куликовом из первейших были, — в умилении закатил кверху глаза Мефодий.
— Они лицом к лицу с врагами бились, — поправил я. — Вы же тайно норовите совершить, ножом в спину ударить. Коли так тянет сравнить себя с Пересветом, так ступайте и вызовите Дмитрия на честный бой. Он пойдет, не откажется, уж поверьте мне.
— Стары мы для таковских затей, — закудахтал отец Кирилл. — Да и немощны тоже. Лета наши не таковские, дабы…
— Опять же и навыков нетути, — встрял отец Мефодий. — Отродясь шаблю в руцех держати не доводилося.
Я внимательно посмотрел на них, и во мне зародились нездоровые подозрения относительно немощности. Интересно, в каком месте она у них образовалась? Не иначе как тайная какая-то — невооруженным глазом не разглядеть.
— А что до ножа в спину, так то не нам его втыкати, а тебе, княже, — ехидно заметил отец Кирилл. — На то тебе и благословение патриаршее велено передать.
— Перебьетесь! — отчеканил я.
Они переглянулись.
«Кажется, нихт ферштейн, —
— Ты того, княж Феликс, — предупреждающе заметил отец Кирилл. — Тута шутковать не время. Здесь Путивль, а не Углич.
М-да-а, мало того, что они монахи-убийцы, такое вот несуразное сочетание, так еще и тупые в придачу. Совсем беда.
Ладно, попробуем иначе, по упрощенному варианту.
— Вот именно, что Путивль, — вздохнул я. — А для особо тупых повторяю еще раз: пошли вон, и чтоб я вас здесь… — приступил было я к подробным разъяснениям, но меня прервал отец Кирилл.
Властно подняв вверх правую руку — оратор, блин, — он сурово заметил:
— Ты, княже… — и, испуганно вздрогнув, осекся, глядя на появившегося в дверях постороннего человека.
Увы, но это для них он был посторонним, хотя вполне вероятно, что и они уже успели пару раз его увидеть. Зато для меня вошедший таковым не был, явив своим приходом неотвратимый и суровый закон подлости — в дверях стоял не кто-нибудь, а царевич Дмитрий собственной персоной.
Я весело заулыбался и, показывая на монахов, как можно простодушнее пояснил:
— Святые отцы дверями промахнулись. Шли к твоему лекарю, чтоб… мазь попросить, ноги поистерли в дороге, да покои спутали, а я хоть и умею приготовить некоторые отвары, но ноги никогда не лечил.
— А разулся он у тебя на што? — недоуменно уставился царевич на сапог, горделиво возвышающийся на моем столе.
— Так они вначале лечения потребовали, а уж потом стали выяснять, кто я такой, — отчаянно импровизировал я. — Пока им тут втолковывал, что я больше по части премудростей древних эллинов, а их речи на растертые пальцы не намажешь, тут ты и вошел.
— Монахи… — с непонятной усмешкой протянул Дмитрий.
То ли ирония, то ли неприязнь, то ли… Да нет, с чего ему их ненавидеть, если он видит эти рожи первый раз в жизни. Или не первый?
— А с какого вы монастыря, святые братья? — осведомился он.
— С Чудова, господине, — низко склонился в поклоне отец Кирилл. — Идем уж кой день, ан и впереди ишшо путь немалый. До Нового Афона эвон сколь верст вышагивать, а нам с такими ногами и половины пути не пройти, оченно уж…
Ну спасибо, старый забулдыга. Хоть тут-то сообразил, не подвел и сразу подыграл.
— …вота и решили заглянуть. Думали…
Но Дмитрий не слушал. Недобро прищурившись, он задумчиво осведомился:
— Стало быть, и брата во Христе Никодима хорошо знаете?
— А как же, — заторопился с ответом отец Мефодий. — Чай, он ныне в подключниках, потому ежели припасы каки надобны али там хошь бы пива испить…
— Ну-ну, — кивнул царевич. — Вы там, когда возвернетесь, поклон ему от меня передайте. — И в глазах его сверкнула такая лютая ненависть, что мне стало не по себе.