Третьего тысячелетия не будет. Русская история игры с человечеством
Шрифт:
Отдал им эту бумажку, чем их сильно разочаровал. Был такой Лихолат [21] , мерзавец из отдела науки ЦК. «Что же вы, Михаил Яковлевич, написали, — говорит, — мы от вас ждали совсем другого». Тут я понял, раз из ЦК просят, что-то они задумали.
На другой день вижу там одного типа из Академии общественных наук. Он плохую роль тогда играл, опасный циник. К нему подошел друг: ну что, спрашивает, было что-то интересное? Он отвечает: толковое только выступление Гефтера. Тут меня как холодом по сердцу полоснуло. Чем же, думаю, тебе я понравился, чем удружил вашему лагерю? И через считаные дни рухнул в болезнь. Мозговые спазмы и так далее. «Всемирной истории» [22] доредактировать мне не удалось.
21
Андрей
22
«Всемирная история. Энциклопедия в 10 томах». Выходила с 1955 по 1965 год.
— Третий том [23] тогда шел?
— Да. Но вот что интересно. С одной стороны, я долго независимо балансировал, дольше многих. Поддерживал ситуацию объяснимости происходящего, не приемля ее тех и иных сторон. Тут пришел ХХ съезд, все счастливы выгодной полуправде. А я рухнул в болезнь, и когда выполз из нее на карачках, несколько лет на это потратив, я был уже другой человек. Я болезнью заплатил за то, что освободил свой ум собственными силами. И больше не хотел полулжи.
23
Третий том энциклопедии посвящен Средним векам, вышел в 1957 году.
Часть 10. Путаница десталинизации
146. Почему в Крыму не было голодомора? Крымские и украинские страхи
— Возможно, всему есть чисто физиологическое объяснение, но сквозь мою жизнь проходит ощущение счастья в Крыму. Этот свежий, благоуханный воздух — он был сладким! В Крыму я спал на балконе, и рядом высился кипарис. Август месяц, просыпаешься — невероятный воздух, черное бархатное небо, как полог над головой, падающие звезды… Дни за днями длящихся счастливых мгновений. Крым — чудо, и то, как его загубили, кошмар. Но первое ощущение со мной сквозь всю жизнь. Когда мы шли этой царской тропой, которую теперь удлинили, было чувство, будто не иду, а плыву.
Так вот, бывают земли, про которые надо сказать твердо — они ничьи в отдельности. Концепцию Крыма я бы вывел из тупика российско-украинских отношений. Любая привязка Крыма то к России, то к Украине ничем, кроме крови, не кончится. Еще дай бог, чтобы кончилась только пролитием дипломатических чернил.
Как теперь распределить Крым между Россией и Украиной? Никак. Но есть множество ходов. Нужна вдохновляющая идея, из идеи может родиться проект планетарной идентичности Крыма. Его уникальности, сопряженной с историей, когда через него катились эпохи, каждая оставляя свой след. Возможно объявление международного конкурса на превращение Южного Крыма в национальный парк, и чтобы весь Крым стал предпольем этого национального парка. При этом необязательно втягивать сюда Севастополь и военно-морскую базу ЧФ. Все идеи должны быть соподчинены одной, выводящей из тупика российско-украинского конфликта. Иначе Крым в тупике застрянет, обрастая мелким политиканством с необъятными следствиями.
— Твой крымский проект поражает меня риторичностью.
— Видишь ли, я хочу выделить Крым как внутреннее единство, достижимое полиэтническим согласием. Идею уникальности Крыма. Если тут и есть риторический оттенок, то он направлен против присвоения уникальности Москвой. Но с важной поправкой, Глеб.
В 1934-м, когда Украина корчилась и голодала, Крым был сыт только благодаря работающей многоэтничности. Все работали. Почему у нас в Крыму голода не было? Как вообще случился украинский голод, об этом никто не спросит? Будто Сталин мог написать директиву: «Товарищи, устройте-ка им голод на Украине». Это же Украина, плодородные земли. Не было засухи, как в 1920-м, — отчего голод, почему умирают миллионы? Хлебозаготовки были варварские всюду, гребли под метелочку, ясно. Но семенное зерно все ж оставляли. Каким образом украинский крестьянин перестает себя кормить?
Мы в Крыму сидели на минимуме, ели черный хлеб, но не умирали. Жила деревня, был базар. А на Украине, среди прочего, сработал украинский характер. Я могу вступить в колхоз, но семена сдавать в ломбард не хочу — неизвестно, как их там хранят! И ведь верно, глупейшая идея эта сдача семенного зерна в ломбард. И у нас в Крыму тоже была, «семенная тревога» называлась, жесткие объявления — кто не сдал, высылают в Сибирь. Но я хочу выяснить то, к чему привыкли как к необъясненному. Ведь не бывает голода на пустом месте.
— То есть думаешь, что в голодоморе была некая эскалация, а не плановая расправа?
— Голодомор — это сшибка чисто украинского характера с чисто сталинской мстительностью. Был процесс подспудного сопротивления, а в ответ на него — акт мстительной расправы. Могли же и гибко отреагировать, когда хотели, — кому-то дать в лоб, кого-то поощрить семенами. Так нет, решили сломать! Вот это точно от Сталина шло — сломать их! Украинцы не хотели сдавать зерно в колхозные амбары — им сняли поставки семенного зерна. В ответ на это они не посеяли — а им в ответ сняли поставки хлеба. Вот тут люди селами пошли умирать с голоду. Не знаю, предвидел Сталин масштаб смертей и насколько занимали его ум эти вещи. Было сильное письмо Затонского [24] в ЦК, с ужасами украинских бедствий. Помню в Крыму беженок с Украины в мешковатой одежде темно-рыжего цвета, и как от них жутко пахло… То ли от того, как они добирались, то ли это запах голода. Ужасные, в подъездах от них шарахались.
24
Владимир Петрович Затонский (1978–1938) — украинский и советский партийный и политический деятель, академик АН УССР. Был уполномоченным ЦК КП(б)У по вопросам хлебозаготовок, выезжал в голодающие области, после чего отправил письмо Центральному Комитету КП(б) о ходе хлебозаготовок, фактах укрывательства хлеба, необходимости улучшения работы партийных и советских органов Одесской области, по выполнению плана хлебосдачи (от 22 января 1933 года).
Только в самом Крыму голода не было. Крым — он такой: немецкие колхозы, еврейские колхозы, татарские, болгарские, греческие — ими вся степь возделана была, оба татарских анклава и южный берег. Украины вообще не ощущалось в Крыму. Не помню даже, были у нас в школе украинцы или нет.
— Украина строит государственную идеологию из старых обид на русских.
— Помню, пришел я к Ларисе Богораз, а был, видно, какой-то религиозный праздник. У нее сидели женщины с Украины, ели пирог. Украинка, жена кого-то из известных националистов.
— Надия Светличная [25] , наверное.
— Да, вроде она. С мягким говорком, немножко святочный рассказ, мол, как славно было украинцам при Шелесте [26] — ходили на колядки, никому не мешали. А теперь милиция за колядки преследует. На другой день зашел у меня с Ларой разговор о том, как бы не воздвигнуть кумира из диссидентства: общего ведь у нас одни преследования. Люди расходятся все дальше, и общим остаются преследования.
25
Надежда Алексеевна Светличная (1936–2006) — украинская правозащитница, диссидент. После отбывания четырехлетнего срока эмигрировала в США (1978), член Зарубежного представительства Украинской Хельсинской группы и редактор-составитель «Вестника репрессий в Украине» (США).
26
Петр Ефимович Шелест (1908–1996) — украинский партийный советский деятель, председатель ЦК КПУ (1963–1973), поддерживал украинскую культуру, защищал писателей от обвинения в украинском национализме.
Я ей говорю: «Лара, колядки — это мило! А как думаете, Лара, в случае чего они русскую кровь прольют?» Она мне: «Пожалуй, да. Прольют». — «Лара, но ведь кто-то потом назовет нас по именам и скажет: не только слепы они были, но и безответственны». Трудный разговор у нас тогда вышел.
— Твое крымское детство милое, как украинские колядки.
— Нет — второй крымский образ страшный и лег во мне глубоким оттиском. Перед нашим домом, где церковь напротив, а слева улица Большевистская, в переулочке ночью ограбили и убили человека. Убивали не сразу, не до конца. Бедняга ломился в окна первых этажей, но никто не вышел. Утром, узнав новость, мы выскочили, и в меня вошел ужас. Ставни первого этажа были еще закрыты. Но на них — кровавая пятерня оползающих пальцев. В меня вошел страх. Но едва он во мне отпечатался, ситуация обратилась: я стал бояться страха и поступал ему наперекор. Те чувства позже переработались в смесь из страха и его боязни, и она медленно из меня уходила, пока в диссидентские годы совсем не ушла. Но я навсегда помню: симферопольское двойное окно, закрытые ставни и кровавая пятерня как соединение смерти и равнодушия.