Третьего тысячелетия не будет. Русская история игры с человечеством
Шрифт:
— То, что творит Гаврила Попов, мне бы в голову не пришло. Зачем этот грабеж Старой площади, зачем скоропалительные переезды в новые кабинеты? Только чтобы поддержать эйфорию успеха и на бирже борьбы заполучить больше капитала, чем Собчак? Все-таки интеллигенция защищала Белый дом, зачем нам здание ЦК? Где набрать столько новых людей, чтоб рассовать во все эти комнаты?
Однако в планетарном смысле слава богу, чтоб это совершилось быстро и без превеликой крови. Вот моя программа-минимум. Кроме события, взорвавшего Россию, еще большее событие в том, что Москва отступила. И на базе игры выкристаллизовалось соглашение. Республики стали странными полугосударствами. Не будет одинаковой политической и общественной
— Ты столько лет потратил, чтобы опознать в русской истории маятник власти, сжимающийся до размеров Кремля, чтобы потом снова размахнуться на полпланеты. То, что я вижу сегодня, это он, несомненно.
— Я уже начал писать про это. Распространиться, чтоб развернуться затем во всю заключенную ширь. Но спросим себя: не пожирает ли каждый раз эта ширь исходный пятачок? Вот мой вопрос. А исходный пятачок — это Белый дом с интеллигентами, которые там собрались. Этот пятачок не развернуть в пространстве!
— Зато есть восставший Центр и новый пожиратель пространств, Борис Николаевич. Теперь, развалив Союз, он выступает в роли собирателя власти, а не раздатчика, как вчера. Он обменял все на абсолютную московскую власть. Я не говорю, что он плох, но такова заданная ему сценарием русской власти роль.
— Альтернатива есть. Она может состояться или нет, но только внутри процесса суверенизации. Ни в чем другом альтернативы не найти. Может, я утопист, но считаю, что внутри РСФСР процесс уравновесит только суверенизация русских территорий. Единственное, что может выровнять процесс, — регионал-федерализм. Когда будет Дальневосточная республика, Сибирские республики, Республика Большой Урал.
Чему на деле надо бы удивляться? Удивляться надо тому, что Союз держался столько десятилетий. Какой же прессинг, какая инерция и какая вовлеченность рядового советского человека во все дали Союзу продержаться столько лет.
Чем держалась советская цивилизация? Она нечто давала каждому втянутому в процесс, разным по-разному. Кому возможность подняться наверх и вкусить, кому из националов возможность что-то получить. И только под конец стала у всех отнимать. Теперь кажется, что вся советская история один только геноцид. А самогеноцид? Самогеноцид — особый русский тип геноцида.
Я знаю только, что обновить идею человечества уже нельзя. То была потрясающая идея — аэволюционное породнение всех, не подчиненное эволюции Homo sapiens. Претворяющего тот вид в состояние, по отношению к которому все различия не более чем варианты братства. Но эта идея израсходовала себя. Она создала Мир, где мы живем, — страшный Мир, где жить мы больше не сможем. Но то был великий Мир. Читайте Брэдбери — наша марсианская цивилизация достигла высот, она породила гениев. Она дала Гауди. Она дала музыку, какой никогда, может быть, Вселенная не услышит больше. И она же сделала Мир таким страшным, где нельзя жить. Самым великим и самым страшным. Мы сделали свое дело, другая идея идет нам на смену… А может быть, на смену вообще не нужна идея? Может быть, жить надо так, как живут испанцы?
Часть 11. Есть ли будущее у прошлого
155. Советская действительность была русской. Второй русской действительности может не получиться
— Примитивная мысль, совершенно не оригинальная. О параллельном в человеке, что ставит себе задачи, к чему-то готовится, часто предвосхищая то, что будет потом. И второе — повседневное, что составляет основной поток бытия. Когда эти начала сливаются, происходит сложение. Сложилась сталинская действительность. То есть советская действительность, которая еще была русской. От чего мы в СССР погибали, понятно. Почему она пришла к концу, и пришла ли она к концу, другое дело. Но второй раз это сложение не повторится! Оно никак не давалось XIX веку и только раз получилось в ХХ.
— В который раз?
— В постоктябрьский советский период вышло же? Два процесса соединились, сформировав грандиозную и, конечно, тяжкую советскую действительность русской культуры. Главное, что такое стало возможно! А сейчас расслоилось. Движение мыслей и слов не привязывает себя к потоку жизнедеятельности, вместе с тем не давая соединиться с ним. Произошло отслоение, очаг инфицирован…
Я к тому, что на этот раз второй русской действительности не получится.
156. Случай Юрия Трифонова. «Дом на набережной» — прошлое, с которого совлечена его святость
— Что я мог бы сказать в отношении этого семидесятилетнего прошлого?
У Юрия Трифонова его «Дом на набережной» — это дом мертвых при жизни, которым еще предстоит быть убитыми. Вместе с тем автор не находит сегодня в жизни других единокровных ему людей. Эти же — самоубийцы, готовящие свое собственное убийство. Прошлая жизнь во всех проявлениях принадлежит человеку и людям. Не может быть, чтоб прошлое как сфера жизни принадлежало Лубянке или Институту российской истории! Нет, такого не будет больше. И отношение к случившемуся с нами в прошлом стучится сегодня.
Мы ушли от апологетики, поменяли знаки и переворачиваем картину. Но что вышло? Демонстируемая этим власть позволения, адресованная человеку, поощрила его к насилию. Русский самогеноцид поощряет прошлое, с которого совлечена святость — десакрализированное прошлое. К этому еще добавилась преступная жизнь в безнаказанности.
Человек не догадывается о разнообразии человеческих поведений, включая свое. Он не доверяет сложности, не признает актов милосердия. Высокие поступки духовной солидарности — все, чем была в советском мире поддержка человека человеком, — как малозначимые, ушли из картины. Но ведь это было! Без этого советские люди не жили, и не выжили бы. Без этого неосуществим был даже сам советский тоталитаризм! Когда Шаламов, бессмертный Варлам Шаламов, говорит в «Колымских рассказах» о том, что в лагере человеком нельзя остаться, он опровергает это, собой и своей книгой.
Вот страшная вещь — уничтожение более двух миллионов евреев на оккупированных немцами территориях СССР. Оно осуществлялось не только немцами, были местные пособники — что сделано, чтобы мы свой печальный опыт осмыслили? Почти ничего. А что сделано, чтоб отметить акты спасения — редкие и немногочисленные подвиги спасения евреев советскими людьми, рисковавшими при этом жизнью? Ничего вообще.
Речь не о том, что стало много чернухи, давайте окропим ее розовой водицей «духовности». Это никого не возвысит и не питает. Питают картины человеческих действий и помыслов, необычайное разнообразие микропоступков, в которых заключена обыденная жизнь. Надо позволить себе заглянуть в тайну того, как мы жили в таких обстоятельствах и в чем оставались людьми. Как выживал и развился в этих обстоятельствах интеллект, высокая наука, что требовало драгоценных усилий. Не исследовать всего этого — значит поощрять в себе человека-убийцу! Толкать советского человека к тому, чтобы он убивал и убивал еще, ища расплаты за «проклятое советское прошлое».