Третий апостол
Шрифт:
— Всегда к вашим услугам, Прохор Кузьмич. Располагайте мной… Когда я должен посетить уголовный розыск?
— Нет-нет, Валентин Петрович! — протестующе воскликнул Конобеев. — Зачем же вам утруждаться? Если вы позволите, я загляну к вам на кафедру. Вы ведь еще не уходите домой?
— Пока нет. Буду здесь какое-то время. И если вам удобно, приходите сюда… Милости прошу!
— Отлично. Я приеду через полчаса. Не возражаете?
— Разумеется, не возражаю. Жду вас, Прохор Кузьмич.
Конобеев повесил трубку, спрятал записную книжку в карман пиджака и принялся убирать документы. Едва он успел опечатать сейф, зазвонил черный телефон без наборного диска, он соединял Прохора Кузьмича напрямую с шефом.
Слушаю, Александр Николаевич, — сказал Конобеев.
— Собираешься домой?
— Собираюсь. Только не успел еще уйти.
— И хорошо, что не успел. А то работаете как у станка, по гудку отправляетесь домой, — проворчал Жуков. — Зайди ко мне…
В кабинете Жуков указал Прохору Кузьмичу на кресло, а когда Конобеев сел, начальник управления принялся медленно ходить.
— Новостей у тебя и твоих ребят, конечно, нет никаких? — спросил он после двух-трех минут молчания. — Ладно, не отвечай, сам это вижу…
— Стараемся, — проговорил Конобеев.
— Знаю, что стараетесь… А толку?
Прохор Кузьмич пожал плечами.
— В двадцать два часа будет звонить из Москвы Бирюков. Что я ему скажу?
— Разрабатывается версия «Валдемар Петерс». Ну и есть кое-что еще.
— И этим ты думаешь удовлетворить нашего старика? Ха! Наивный ты человек, Прохор Кузьмич. Розыск на Валдемара Петерса объявили?
— Уже сделано. Сразу после совещания. Кравченко за это в ответе.
— Хорошо. Пусть его поищут. Авось, что и прорежется. Сам-то чем занимаешься?
— Договорился о встрече со Старцевым. Хочу, чтоб он прояснил для нас отношения дочери Маркерта и Петерса, Петерса и профессора, рассказ о работе аспиранта, о причине такого яростного неприятия ее заведующим кафедрой. Как известно, сам Старцев занял нейтральную позицию, но был склонен скорее защищать Петерса от нападок шефа.
— Так, так. Значит, говоришь, хочешь со Старцевым встретиться? — спросил Жуков.
— Да. Звонил ему сейчас. Он назначил мне встречу в университете. Да я и не хотел его приглашать сюда. В конце концов, это нам нужна его консультация.
— Не знаю, не знаю, — медленно проговорил Александр Николаевич. — Может быть, и стоило пригласить. На-ка возьми вот эту бумаженцию и взгляни на нее.
Начальник уголовного розыска протянул Прохору Кузьмичу двойной листок, вырванный из разлинованной в клетку ученической тетради.
Конобеев быстро пробежал текст глазами.
— Ну и ну, — сказал он и глянул на Жукова. Потом принялся читать вновь, теперь уже значительно медленнее, всматриваясь в каждое слово.
— Как тебе нравится эта анонимная телега на Старцева? — спросил Александр Николаевич, когда Конобеев сложил листок и подвинул его по столу к начальнику. — Нет, ты мне не подсовывай, бери письмо себе и присовокупи к делу… Так что скажешь обо всем этом, Прохор Кузьмич?
— Не знаю, что и сказать. Проверять надо сигнал.
— Вот и проверь. Тонко проверь. Чтоб у Старцева ни малейших подозрений не возникло. На встречу — иди… Будет в разговоре необходимый поворот — прощупай позицию доцента по всем этим моментам. Не будет поворота — промолчи. Завтра посоветуемся вместе, как и что. Ладно… Твой ученый муж, поди, уж заждался тебя. Желаю успеха, Кузьмич.
Свежий хлеб привезли с получасовым опозданием, и потому в булочной поселка Шпаковка уже образовалась небольшая очередь женщин, ожидавших разгрузки автофургона.
Вскоре буханки хлеба и деревянные лотки с батонами, булочками, сайками, кренделями перекочевали из крытого кузова в подсобное помещение магазина. Женщины торопили продавца и ее помощницу, которые принялись раскладывать изделия по ячейкам прилавка. Наконец, продавец уселась за кассу, а покупательницы, наполнив авоськи и сумки свежим духовитым хлебом, гуськом потянулись к ней.
— Марта, возьми за половинку круглого, буханка за двадцать, четыре сайки.
— Пятьдесят шесть.
— У меня две по восемнадцать, три батона, четыре пирожка и пачка сахара.
— Рубль сорок девять.
— А у меня, Марта, батончик и два кренделя…
Марта откинула на счетах костяшки, но подсчитать сумму так и не успела.
В булочную вошел пошатываясь человек в кожаной куртке, облепленный грязью, со спутанными волосами на лбу. Лихорадочный блеск в глазах, которыми обвел он женщин, испугал их… Они подвинулись к прилавку-кассе, где сидела продавец. Марта тоже увидела этого человека и застыла, забыв закрыть рот и опустить нависшую над счетами руку.
Неведомый пришелец смотрел на женщин, но будто бы и не видел их. Он шагнул к ячейкам, в которых громоздились буханки и батоны. Оказавшись рядом с хлебом, человек жадно схватил буханку, отломил горбушку и засунул ее в рот.
И тут одна из женщин тоненько взвизгнула. Человек вздрогнул, встрепенулся, широкими шагами пересек небольшое помещение магазина, рванул на себя дверь и, не выпуская хлеба из рук, выбежал на улицу.
Когда он исчез, очередь ожила, заверещала на разные лады… Продавец закрыла, наконец, рот, проворно выскочила из-за прилавка, выбежала на крыльцо. Там она увидела, что неизвестный, похитивший буханку за восемнадцать копеек, едва ли не бегом достиг поворота и скрылся за углом.