Третий берег. Книга первая
Шрифт:
– Ясно… как вы думаете, могла установка взорваться из-за особенностей конструкции?
Василий ответил не сразу. Он поёрзал, повертел головой, пытаясь видимо посмотреть в окно, которого в кабинете Аринова и в помине не было, затем снова наклонился к Андрею.
– По моему мнению, а я в этом немного, да разбираюсь, всё-таки сам руку приложил к созданию агрегата, взрываться там было нечему. Провода, считай, одни, хоть и толстые. Облучиться в Главном кольце, это запросто, если под поле попасть. А взорваться… нет, невозможно. Самая опасная часть конструкции – криогенные охладители, но мы использовали новый принцип,
– А какой вопрос тогда правильный? – совсем шёпотом спросил Андрей.
– На вашем месте, – сказал Василий, откинувшись на спинку стула, – я бы спрашивал, почему она взорвалась?
Хоменко резко выдохнул.
– Понятно, – кивнул Андрей и посмотрел на Васю так, будто тот внезапно превратился в «неведому зверушку».
– Василий, а этот ЗАПУСК, как вы сказали… он что же, был первым? – Тараборов несколько раз моргнул, чтобы прогнать наваждение.
Хоменко пожал плечами:
– Нет, конечно, мы её включали много раз до этого. Надо было проверить, как всё работает, отградуировать кое-что требовалось. Вот только те пуски нельзя считать настоящими. Рабочий алгоритм Храмов никогда не задействовал, а без него, на холостом ходу эта груда металла и электроники способна была только радиопомехи создавать.
– Но в день аварии пуск был настоящим? С применением рабочего алгоритма? Вы в этом убеждены? Или может, Храмов опять что-нибудь проверял?
Василий фыркнул:
– Эта ваша служба безопасности всегда во всём сомневается. А я точно знаю, что в тот день Храмов вывел установку на рабочий режим… по крайней мере он собирался так поступить. Спросите, с чего я это взял? Я видел его труп. На Храмове был не лабораторный халат, в котором он обычно ходил, а специальный защитный комбинезон. Практически – лёгкий скафандр. Такую одёжку на время постирушек не надевают. Алексей Владимирович имел намерение задействовать все излучатели установки на полную мощность. И применить алгоритм «зажигания». Только ваши сыщики этот факт проигнорировали, хотя я им всё подробно рассказал ещё на прошлом допросе.
Хоменко в упор поглядел на Андрея. Это был взгляд человека, которому нечего скрывать, и который ни в чём не виноват. Какое-то время Андрей и Василий просто сидели и смотрели друг на друга. Потом Тараборов кивнул и задал свой следующий вопрос:
– Скажите, а как Анна Маклевич относилась к Храмову?
– Ну, она его просто боготворила! Он был для неё кумиром и непререкаемым авторитетом во всём. Ради Храмова, Анна сутки напролёт не отходила от компьютера, корпя над всеми этими программами, кодами, матрицами. И ещё мне кажется, что она была влюблена в него по уши.
– Вот как? А он отвечал ей взаимностью?
– Вряд ли, – Вася усмехнулся. – Я думаю для Храмова любовь – понятие недоступное, поскольку, его нельзя описать математическим языком. Конечно, это моё личное мнение, но всё-таки. Однако заметьте, отсутствие любви не мешало Храмову эксплуатировать Маклевич без зазрения совести.
– Это тоже по вашему собственному мнению?
– Ну, у меня сложилось такое впечатление. Да ладно, все это видели. Впрочем, Анну такое положение, похоже, не очень напрягало. Может даже, её всё устраивало.
– А я смотрю, вы не очень одобряете Храмова в этом вопросе?
– Я уважаю его как учёного. Я преклоняюсь перед его гением… – Хоменко замялся. – Но Аню было жалко. Алексей Владимирович плохо подходил на роль человека, рядом с которым женщина могла бы обрести счастье.
– А вас самого, часом, не интересует Маклевич? Как женщина?
– Ну что вы, у меня есть невеста, у нас скоро свадьба. А к Ане я испытываю дружеские чувства. Я и к Храмову их испытывал, мы ведь почти четыре года работали вместе, за такое время люди не могут не привязаться друг к другу.
– Но Храмов, если верить вашим же словам, очень привязчивым не был?
– Храмов, я повторяю ещё раз, гений, его нельзя измерять общим шаблоном. Но он помешался на своём проекте и жил последние годы только ради его успеха. Мне кажется всё, что не касалось претворения в жизнь этой идеи, Алексея Владимировича не интересовало.
– Да, жаль, мне с таким персонажем познакомиться не удалось… – Тараборов вздохнул.
– Не факт, что это знакомство доставило бы вам удовольствие, – усмехнулся Хоменко.
– Вы можете идти, Василий, – сказал Андрей, решив не реагировать на последнюю фразу своего собеседника.
Хоменко встал со стула.
– Подождите, – вдруг остановил его Тараборов, когда парень уже взялся за ручку двери.
Василий замер.
– Если я задам «правильный вопрос» – почему взорвалась установка, какой ответ вы мне дадите?
Хоменко развернулся. Затем он сделал несколько шагов и снова уселся на стул.
– Я могу лишь высказать свои предположения, – сказал Вася, глядя прямо в глаза Тараборову.
– И каковы же они?
– Я думаю, у Храмова получилось. Как я уже говорил вам ранее, взорваться с такой силой наша машина не могла. Но давайте вспомним, для чего она создавалась. Установка предназначалась для получения энергии. А много энергии – это всегда риск её внезапного высвобождения. Вот я и думаю – Храмов получил свою энергию. И она его убила, – Василий как-то нервно дёрнул подбородком. – Правда, так думаю только я. Авторитеты с этим не согласны. Яковлев, например, считает, что Храмов так и не смог осуществить «зажигание».
– А вы, значит, не любите соглашаться с авторитетами? – в голосе Андрея промелькнул намёк на одобрение.
Хоменко усмехнулся.
– Я думаю, Яковлев настаивает на таком выводе, потому что у него самого ничего не вышло. Он же не смог продолжить работу Храмова. Но, естественно, открыто спорить с таким корифеем, я не собираюсь. Во-первых, он действительно колосс в науке, а во-вторых, спорить с Иваном Андреевичем человеку моего статуса, равносильно добровольному отказу от дальнейшей карьеры в «Технологиях». А я к этому пока ещё не готов.