Третий глаз
Шрифт:
Глава 12
Чудеса, да и только
Гадай, пожалуйста. Вот руки.
Судьбу неясную зови.
Смотри, как линия разлуки
Проходит
К линии
Любви.
Предчувствие неизбежности значительных или мелких событий появляется, как невесть откуда повеявший сквознячок в жаркий день, как толчок для логического осмысления, оформления ощущения в мысль; если нам не хочется свершения печальных событий, мы гоним от себя неприятное ощущение, но оно время от времени возвращается. Когда же наступает час неизбежного будущего, мы еще упираемся, будто возражаем кому-то: не может быть; только чуткие натуры сразу признаются себе: «Я так и знал…»
Нечто подобное было с Лукой Петровичем Ивушкиным.
Вертолет возил рабочих, Ивушкину до обеда удалось на порожней «стрекозе» перевалить сопку. Мрачно встретил его в кабинете начальник, сухо поздоровался, услышав, что геолога мучают невеселые предчувствия относительно жены, оттопырил губу и рявкнул:
— Тебе сколько лет?
Не слушая ответа, багровея лицом, ударил кулаком по столу и заорал. Это же катастрофа, стихийное бедствие, если из отрядов по предчувствиям будут брать отгулы в середине полевого сезона! Да за такие предчувствия — под суд! Изгонять из геологии! Отличная погода, азарт полевой работы, а тут… Да, жены изменяют мужьям — басен на эту тему не переслушать, но геолог — это как моряк, уплыл и в море не бросит корабль, а скорее утонет вместе с ним! Иные мужья держат жен в экспедиции, кое-кто тащит их прямо в поле — поварихой, сезонницей-радисткой; есть жены-специалисты, физически выносливые, самостоятельные трудяги, они в поле ходят до поры, пока не заведутся детишки.
Ивушкин стоял перед начальником экспедиции мрачный, волосы ежиком, руки опущены; ярость начальника не сдвинула его с места.
— Тебе сон приснился, что ли? Галлюцинации были? — ядовито засмеялся начальник экспедиции. — Или кто пошутил? Анонимку подбросил? Говори же!
Геолог отвел взгляд в сторону, но из кабинета не уходил.
— Да мы его! — И начальник экспедиции сжал ладони, показывая, как будет выкручен и выброшен анонимщик или пересмешник.
Видя, что никакие аргументы и увещевания на геолога не действуют, что Ивушкин упрямо стоит возле стола, начальник экспедиции, сжимая и разжимая кулаки, сверкая злыми глазами, вышел из-за стола и, приблизившись к Луке Петровичу, заглянул ему в лицо: не свихнулся ли человек.
_ Хрен с тобой, проваливай! И можешь не возвращаться! Прекрасно, что жены изменяют таким дуракам! — И отвернулся.
В тот же день самолетик, дребезжа, как жестяная банка, понес Ивушкина с базы экспедиции через тайгу. На аэродроме северного городка самолет заполнили пассажиры. Они расселись возле стенок, привязались ремнями. Молодую женщину в модном плаще, тяжело переносившую болтанку, пришлось уложить на пол, рядом с чьим-то рюкзаком, а козу, с перепугу испачкавшую пол, привязали к перекладине. За стеклом иллюминатора, глубоко внизу, под молочной толщей расстилался буроватый массив тайги, вдоль голубых полосок рек были разбросаны кубики домов, островки с буровыми вышками, тянулись ниточки дорог… Самолет дважды садился на зеленые лужайки аэродромов, снова разбегался и кидался к облакам.
После посадки в Искерском аэропорту рядом с Лукой пристроился на жестяном сиденье лохматый бородач, поблескивая из зарослей волос лукавыми глазами, назвался Сергеем Квашой, предложил закурить.
Он вытащил из кармана пачку сигарет, но тут на него заворчали пассажиры, и он, пригасив неуемную жизнерадостность, посетовал на судьбу, мол, окончил геологический техникум, а работал в управлении строительства железной дороги. Лука при этих словах радостно встрепенулся, подивился тому, как тесен мир: в этом управлении его жена работает воспитательницей общежития строительно-монтажного поезда. Кваша стал расхваливать Дашу за ум и красоту, рассказал о встрече с ней в командировке, где видел ее вместе с Митрофановым. Поддакивая спутнику, сидевшая рядом девушка хихикнула. В ее смешке Ивушкину почудился пошловатый намек, Луку снова обдало тошноватым предчувствием страшной неизбежности и значительных перемен, хотя причин к подозрениям не было. Две недели назад Лука с предыдущей почтой получил из дому два письма, листочки хранили запах Дашиных духов, она писала милые подробности о том, что скучает, о сыне Димке, о матери…
Записав номер телефона Кваши, Лука, как только самолет приземлился на бетонный аэродром, стремительно зашагал через поле, в темноту, которая оформилась липовой аллеей и вывела на освещенный пятачок автобусной остановки. Чувство беспокойства за Дашу усиливалось с каждой минутой. Лука страшился, сам не зная чего, точнее, в нем созрела невероятная мысль, которую он не мог выразить готовой фразой, но смысл ее заключался в том, что он может застать Дашу в квартире не одну…
Щедрая посула взбодрила таксиста, и вот Лука уже катит в одиночестве, на мягком сиденье. Три летних сезона не бывал он в городе, возвращался, когда снег сыпался на асфальт. Пригасив слепящие фары, мчатся встречные автомашины, в обгон летят красные огоньки — зады легковушек. Тротуары забиты гуляющими, у кинотеатра людно. Какие красавцы фланируют! К Даше может подвалить этакий франт — не чета Ивушкину…
Выходя из такси возле своего дома, сунул шоферу лишнюю пятерку, задумался: идти ли в квартиру или предварительно позвонить из будки телефона-автомата. Нет! Точно вихрь понес его вперед, быстро взбежал по лестничному маршу на второй этаж, радуясь, что никто не попался на глаза из знакомых, не остановил его и не расспрашивает ни о чем; поднялся на третий этаж, надавил кулаком кнопку звонка. Никто за дверью не стукнул, не шевельнулся. Хотя бы собачонку завела! Затявкает зверюшка — там живут. Ударился плечом в запертую дверь, некрепкая доска из фибролита, отделяющая хозяина от его законного логова, дрогнула. Два-три таких толчка — и запоры выломятся или дверь выпадет в коридор квартиры. Добыл из бумажника ключи, вступил в темноту малюсенького коридорчика. Свет, вспыхнувший от нажима пальцем, бросил под ноги медвежью шкуру, которую Лука купил у старика в Саянах, когда четыре года назад был там на студенческой практике. Квартира приветствовала его торчащими над телевизором дюралевыми лыжными палками; поставил их вместо антенны, чтобы ловили волны… И пусть ловят! Если бы еще за женой наблюдали и передавали сигналы в горы… в палатку… Диван в углу, телефон на подставке в кухне — вещи предлагают себя: садись, смотри, звони. Не снимая плаща, свалился на диван. Где же Даша? Постучал сапогами об пол — краска отскакивает, лупится. Провел пальцем по ободку держателя настенной лампы — пыли нет.
А может, Даша в командировке?
На подставке для телефона — голубые корочки записной книжки. Кинулся перелистывать, пальцы затвердели, листочки им не даются: цифры, цифры, цифры… имена, фамилии, названия улиц… И все незнакомое Луке Петровичу; как он оторвался от города и от жизни Даши. Беспокойство не покидало его.
В спальной комнате заправлены ворсистыми одеялами две раскладушки: одна — жены, другая — его; летом постель Луки предназначалась сыну. Отбросил одеяло, простыня не смята, значит, сын ночует у бабушки. «Зачем же прилетел в свою квартиру? Почему не расспросил Серегу подробней о жене?» Вернулся на диван, откинулся на спинку, воображение рисовало невероятные сцены, которые происходили здесь с женой. Не позвонить ли Сергею Кваше по его телефону? Нет, нельзя, разболтает другим, сплетнями опутают Дашу.
Вскочил как хлыстом подстегнутый. В кухне осмотрел угол под раковиной, куда ставили зимой бутылки из-под пива: пусто. «Найти какую-нибудь улику!» — приказал себе и услыхал тарахтенье холодильника. Распахнул дверцу, в морозилке — завернутый в целлофан кусок колбасы, на полочке в банке — масло. Ощупал рюмки в кухонном шкафу — чистые… Даша может с минуты на минуту явиться. Размышлял, какие следы остаются в квартире от побывавшего мужчины. Воображал сюжеты: жена на коленях у старца, и старец с мокрыми губами дрожащей рукой подносит спичку к папиросе.