Третий глаз
Шрифт:
Г лава 14
Ворона
Ворона серая в обношенной одежде
Из жестких перьев, поднятых торчком,
Что ты сидишь на ели,
За окошком,
По насту не пройдешься босиком?
…И встрепенулась серая на ели.
И заорала — с осени впервой!
И чудеса пошли тут в самом деле…
«Он опозорит меня», — думала Даша и чувствовала в груди холодок страха. Она догадывалась, муж ушел искать Павла. Тревога за Стрелецкого, за любовь к нему, уже лишенную романтической настроенности, поруганная ночным насилием Луки, которую тот готов безжалостно обнажить перед чужими людьми, рождала чувство опустошенности, обреченности.
«Нельзя раскисать! Действуй, ворона нерасторопная! — понукала она себя, расхаживая по комнате от прихожей к балконной двери, сжимая виски руками. — Соберись с мыслями, разиня!..» Заглянула в настенное зеркало, оттуда на нее смотрело серое существо в черной блузке поверх серой юбки со складкой, топорщащейся мятым хвостом. «А ноги-то какие! — ужаснулась. — Кривые и тощие! И стать — воронья! Самой себе противна. Раззява!» — корила себя. На душе было мерзко, мрачно. Вспомнилось предупреждение Зота — внешность обманчива. Зная ловкие приемы обращения в обществе, люди скрывают свои желания, мысли; внутренняя суть каждого проявляется в дни трагедий. В минуту опасности из коры надпочечников в кровеносное русло человека выбрасывается много адреналина, и тогда самые представительные с виду люди поведением своим напоминают трусливого кролика…
Боялась и Даша. Ее пугали последствия: сраму не оберешься… Зашушукаются в кабинетах женщины, хороша, скажут, воспитательница: горлицей летала, да вороной стала, поглядите на ее моральный облик… Быстро разойдется молва по бригадам, по комнатам общежития, размножатся сплетни, вот, мол, она птица какого полета… С позором придется летать в иные места… Метнулась опять к настенному зеркалу, из стекла с рабской покорностью взирало на нее нахохленное существо со взъерошенными перьями. Конечно, разные в организме вырабатываются гормоны. Но кто бы мог подумать, что своими манерами и одеждой Даша камуфлировала в себе печальную униженную ворону!.. Это все Зот виноват!
Воображением Даша представила себе образ Митрофанова. Зот, блаженно ухмыляясь, произнес: «Предупреждал же, что станешь вороной…» — «Да, где-то что-то я проворонила, — согласилась Даша. — И муж раньше срока приехал… Но не жалею о том, что было. Вот дальше-то как?..» Тут ей пришло на ум открыть третий глаз и посмотреть в будущее. Припомнила, что для этого требуется. Ага! Честность. Абсолютная честность и спокойствие! Бесстрастное восприятие событий. А как же Димка? В голове вспыхнул образ белокурого сынишки, и тотчас все мысли улетучились. Но ворона подавила в себе волнение. «Нет! — сказала она. — Не бойся ни позора, ни гибели сына, ни смерти матери, ни прочих страшных катастроф… Сосредоточься и равнодушно внимай!» Мысленно повторяла и повторяла фразу: «Откройся, третий глаз…» И наступил миг, когда она почувствовала, что неведомый нерв высветил в ее мозгу, как на экране, просторное фойе второго этажа здания управления, могучую фигуру мужа в модном пиджаке. Расталкивая людей плечами, Лука ищет в толпе Стрелецкого. Ему показывают на дверь председателя постройкома. На экране сознания Даши высветился кабинет, стол, сейф, на диване — газеты и никого… Через глаз совести она увидела, как Лука заглядывает в другую дверь, сворачивает в закоулок, соображает, что запутался среди людей и дверей… Понятное дело — геолог, а тут не горы, тут кабинеты… Его занесло в приемную. Зиночка нервно охнула: «Ты еще здесь?»
Даша видит его оскорбленное невниманием, табачным дымом, особенно ненавистным после найденной в квартире под диваном кучки пепла, лицо; разъяренный Лука мчится вниз, на первый этаж, на площадь, где согнано множество машин. «Убить! Убить мерзавца!» — кипит в мозгу Луки. И Даше это хорошо понятно, она ли не знает своего мужа! Она понимает его желание дождаться у подъезда Стрелецкого и ударить его по голове камнем, одним из тех, какими обложена клумба. Муж жаждет драки, жестокой, рукопашной, с кровью и криками, при всех шоферах. Только местью может Лука смыть бесчестье.
А на асфальте воробьи весело чирикают, они смеются над Лукой; в окна первого этажа на геолога смотрят женщины… Что он делает. Спрашивает у одного из водителей номер коммутатора управления, запускает за пазуху ладонь, вынимает кошелек, выбирает двушки и шагает прямехонько к красно-синей телефонной будке. Там набирает номер приемной Стрелецкого, опять попадает на Зиночку, она ругает его еще раз, но хитрющая девица называет ему номер домашнего телефона Стрелецкого. Не без умысла, конечно! Даша на экране совести отчетливо видит супругу Стрелецкого, бойкую, энергичную. Она поднимает телефонную трубку, слушает. «Я геолог, — представляется Лука, — меня обдуривает жена, а вас — муж». Вороне отлично видно, как большая болотная птица швыряет трубку, нервно и бойко шагает по квартире на тощих ногах, быстро крутит головой на длинной шее. В мозгу вороны вспыхивают мысли, те самые, которые вспыхивают в голове цапли, но ей не хочется думать по-цаплински, она переключает внимание на покидающего телефонную будку Луку Петровича. Он постоял на площади, огляделся, и вороне стало ясно: сейчас зашагает домой.
Теперь сама ворона полетит в управление, но не тем путем, где может встретиться с Лукой.
Беспокойство вспыхнуло — экран погас. Третий глаз закрылся.
Она вылетела из квартиры в форточку, метнулась между домами, между балконами, заваленными хламом, завешенными детскими пеленками, штанишками, простынями. Хорошо бы полететь к реке, на пляж, но долг велит мчаться к кирпичному зданию управления, к корпусам общежития. Сегодня обещал прийти в красный уголок сутуловатый богатырь лесоруб Ильюхин. Он приехал по вызову в Красногорск.
Ощупав глазами стену с множеством окон, Даша отсчитала второй этаж, впорхнула в открытую форточку, оказалась над столом в красном уголке. Выйдя из комнаты в коридор, увидела, что пухлая, страдающая одышкой, пропахшая валерьянкой комендант Софья Ермолаевна поджидает ее. Комендант выразила удивление, что Даша уже побывала в красном уголке, хотя на самом деле Софья Ермолаевна ищет ее все утро.
— Где же ты летаешь, ворона? Тебя Корзухин спрашивал, — говорит Софья Ермолаевна, а юркие глазки на одутловатом, пористом лице, тяжелое дыхание, будто за комендантом гнались, выдают хитрость. «Кыш, кыш!» — размахивает ласково руками комендант и гонит ворону назад в комнату. Шелковое мятое платье на толстом, бесформенном теле Софьи Ермолаевны, ярко намалеванные лягушачьи губы, а во рту язык большой — не зря шевелится.
«Уже знает, что я за птица», — отмечает про себя ворона.
— У меня беседа с лесорубом, он где-то в коридоре ждет, — каркает жалобно ворона и взмахивает крыльями, чтобы снова вылететь в коридор, но рыхлое тело коменданта закрыло весь проем выхода.
— Посиди, ворона, — смеется Софья Ермолаевна. — Чего тебе с лесорубом беседовать! — и по-охотничьи прищурила глаз.
— Он новенький, из северного леспромхоза. Его мужики за рекорд побили…
— Пускай в милицию идет! — фыркает комендант. — Ты-то тут при чем? Шторы у кастелянши не глажены, а ты все крыльями машешь! Коготки твои ни до чего, кроме баяна, не дотрагиваются.
Торчит комендант в дверях, как пробка. Ворона взлетела со стула, осмотрела комнату и хотела было выскочить в форточку, но тут же прирученно села на плечо Софье Ермолаевне, затарахтела ей на ухо немножко по-театральному, пощекотала клювом дряблую щеку. Однако умаслить начальника не смогла, услышала только за ее спиной тяжелую командорскую поступь. Обрадовалась: Ильюхин! Ан нет! Комендант освободила вход, грузным телом развернулась на шум шагов и впустила в комнату высокую цаплю в темной юбке и пестрой кофте. Даша узнала птицу, которую видела третьим глазом, — это жена Павла Николаевича.