Третий глаз
Шрифт:
— Конечно! — засмеялась Зиночка. — Хоть в какие одежды ее рядите, а вторым зрением она видна насквозь.
В дверь вошла нянечка: гостье пора прощаться.
— Ты, Зинуля, не видела у Егора Андреевича талисман? — спросил Павел и шутливо подмигнул ей, как бы намекая, что желает продлить их встречу.
Но она встала, ласковым взглядом прощаясь с Павлом, и все же задержалась на минутку, рассказала, что дядюшка Егор носит подарок Зота на шее как амулет, называет его камеей. Дядюшка показывал магический кристалл бухгалтеру Полубабе. Зиночка была в квартире и держала в руках безделушку;
— Вот если бы вам Зот дал такую игрушку, то вы бы, Павел Николаевич, не надорвались… — засмеялась тихо Зиночка. — А то, как штангист, схватили очень большой вес…
— Как же он следует фразе жрецов, если язык непонятный?
— Послушались бы Митрофанова и в бане не запарились бы, — настаивала Зина. — Я все видела… — На круглом разрумянившемся лице ее мелькали оттенки упрямства и сомнения.
Поколебавшись, Зина решительно шагнула к кровати Павла, наклонилась к его щеке, поцеловала и, не оглядываясь, торжественно, в яркой своей шали поплыла к двери.
Глава 19
Что есть и что будет
Мудрый, ведал он все, что минуло, что есть и что будет…
О появлении в больнице Зота сообщила медсестра. Павел, окрепший, способный ходить уже не только по коридору, но и по скверу, удивленный и обрадованный, согласился увидеться с Митрофановым. Скукотища слоняться по больничному двору, часами просиживать на скамейке, каждодневно в бездействии коротать быстротечность жизни в разговорах о смерти, похоронах и наследстве, о бессоннице и всемогуществе диеты, выслушивать однообразные жалобы соседа по палате па немощи, невнимание персонала, черствость родственников…
Павел вышел в фойе больничного корпуса в длинном домашнем халате, который принесла ему жена для комфорта и создания непринужденной обстановки, и увидел физинструктора в голубой безрукавке, подчеркивающей скульптурную вылепленность мускулов. В едва заметной бесцветной бородке скользила неизменная улыбочка, глаза спокойные, лицо розовое. Протянув руку Зоту, он почувствовал, как мягко облегли его кисть пальцы Зота, как плотно обхватили, но тотчас расслабились и отпустили. «Будем опять играть в гадания, в предсказания», — промелькнула мысль, и Стрелецкий пригласил Зота пройтись по аллее сквера, где меньше больных.
— Не ожидал, — признался Павел, шагая рядом с Зотом, касаясь плечом его плеча. Он испытывал малодушное беспокойство: может, Зот пришел мстить Павлу за прежние насмешки над его пророчествами? Или принес очередную новость о грядущей неприятности?.. Однако добродушная усмешка на лице гостя, казалось, исключала недобрые намерения.
— Робеем называть черное черным, а белое белым, — произнес Митрофанов, как-то странно заглядывая в глаза Павлу. — Избегаем искренности, страшимся огорчить собеседника, ищем деликатные выражения, учтивые объяснения, смягчающие ситуацию, вуалирующие неизбежное.
Павел рассмеялся, легонько шлепнул Зота по плечу:
— Страшную весть принес? Говори, я выдержу… Лицо Зота, выбритое, спокойное, просияло, засветилось:
— Грубость убивает, нежность успокаивает. А как же пробиться к истине…
— Опять о втором зрении? — шутливо подмигнул Павел.
— Думая, люди знают больше, чем высказывают, но, приучившись скрытничать, прятать истину, факты, теряют контакт с информационным полем…
— Куда, Зот Михайлович, клонишь? — насторожился Павел. — Убивать, что ли, пришел? Знаю, есть за мною грехи: не так корректировал планы, приукрашивал отчеты, обязательства не всегда выполнял… Да мало ли чего можешь увидеть третьим глазом! Хозяйство огромное, и многое зависит от того, как факты выдать, в какой обертке слов их преподнести…
— Напрасно вы, Павел Николаевич, я ведь не Мефистофель, никому зла не причиняю. — Зот неслышно засмеялся, заложил руки за спину; он был в спортивных тапочках, словно бы только что сошел с дистанции. — Да я и не боюсь зла…
— Не боишься? — Павел погладил ладонью грудь, где кольнуло. — А я боюсь. Обстоятельства научили. — И, показав пальцем на место, где бьется сердце, добавил; — Мотор барахлит.
— Зная вашу программу-характер, я уверенно могу сказать, что вы, Павел Николаевич, богатырь и сердца вашего хватит на сто лет бесперебойной работы.
— Ишь ты, доктор! — кинул взгляд на Зота, который медленно шел рядом. — Охота тебе скоморошничать! Тысячи непредвиденных вариантов ожидают руководителя, а ты вообразил, что можешь угадать тот из них, который я изберу…
— Зная ваш характер, могу безошибочно сказать, как вы поступите в том или ином случае.
Павел остановился, недоверчиво поглядел в непроницаемое лицо физинструктора: его белесые ресницы не дрогнули, глаза светились холодноватой голубизной.
— Выходит, ты предвидел, что я окажусь в больнице?
— Выходит, так.
— Что ж, буду впредь осторожнее, — уязвленный, Павел отвернулся от Зота, поглядел в пролет сквера, потом вверх, на длинную борозду облака, оставленного в голубом небе пролетевшим самолетом.
— Талантливые руководители непредсказуемы, — проговорил тихо Митрофанов. — Они не ошибаются. Точнее, избирают единственно верный вариант и выигрывают.
— Верно, талантливые в огне не горят и в воде не тонут. — Раздражаясь, Павел уронил взор под ноги, на асфальтовую дорожку. — А я проиграл. Я бездарен…
— Ваш организм таит могущественные силы, — возразил Зот. — Вы, Павел Николаевич, способны управлять миллионами людей. В банке информации, в вашем скрытом высшем разуме вижу зерно таланта, но его еще надо вам пробудить и вырастить в себе. Пока вы не справляетесь с собственными желаниями, чувствами, не умеете управлять функциями своего организма. Только гении могут позволить себе самовыражаться, обнаруживая при этом удивительный дар.
— Не дразни во мне честолюбие! — огрызнулся Павел и, мотнув головой, сердито посмотрел на физинструктора, но тот, казалось, не замечал его гнева.