Третья девушка
Шрифт:
Она направилась к двери. Пуаро оглянулся через плечо. Да, комната совершенно безликая — если исключить те два портрета. По фасону серого платья Пуаро заключил, что написаны они довольно давно. Если это первая миссис Рестарик, подумал Пуаро, то лично ему она не нравится.
Вслух же он произнес:
— Прекрасные портреты, мадам.
— Да. Написаны Лансбергером.
Это была фамилия знаменитого и очень дорогого портретиста, гремевшего двадцать лет назад. Его педантичный натурализм успел совершенно выйти из моды, и после его смерти о нем забыли. Тех, кого он писал, иногда презрительно называли «портновскими манекенами»,
Поднимаясь по лестнице впереди него, Мэри Рестарик заметила:
— Их только что повесили. Хранились в подвале, и пришлось реставрировать…
Она внезапно умолкла и резко остановилась, держась одной рукой за перила.
Выше на площадке появилась фигура и начала спускаться им навстречу. В ней было что-то странно неуместное. Словно кто-то надел маскарадный костюм, кто-то безусловно чуждый этому дому.
Впрочем, подобный типаж был Пуаро хорошо знаком, но он встречал его в другой обстановке — на лондонских улицах и даже на званых вечерах. Представитель современной молодежи: черный пиджак, вышитый бархатный жилет, не в меру облегающие брюки, буйные каштановые кудри, До самых плеч. Выглядел он на редкость живописно и был весьма пригож, так что в нем не сразу можно было распознать мужчину.
— Дэвид! — резко сказала Мэри Рестарик. — Что вы тут делаете?
Молодой человек ничуть не смутился.
— Я вас напугал? — спросил он. — Прошу прощения.
— Что вы здесь делаете? Тут, в доме? Вы.., вы приехали вместе с Нормой?
— С Нормой? Нет. Я рассчитывал найти ее здесь.
— Найти здесь? Как так? Она в Лондоне.
— Но ее там нет, дорогуша. Во всяком случае, в квартире шестьдесят семь в Бородин-Меншенс.
— Как так — нет?
— А так. И поскольку она не вернулась в воскресенье, я решил, что она все еще у вас. И приехал узнать, что это ей взбрело в голову.
— Она уехала вечером в воскресенье, как обычно. — Голос миссис Рестарик стал гневным. — Почему вы не позвонили в дверной звонок, почему, почему.., не дали знать, что вы здесь? И с какой стати вы бродите по дому?
— Право, дорогуша, вы как будто боитесь, что я подбираюсь к серебряным ложкам. Почему бы не войти в дом? Тем более днем. Что тут такого?
— Мы люди старомодные, и нам это не нравится.
— Боже, Боже! — вздохнул Дэвид. — Сколько шума из-за всякой ерунды. Но раз на радушный прием мне надеяться нельзя и раз вы, дорогуша, знать не знаете, где ваша падчерица, то мне, пожалуй, лучше удалиться. Не угодно ли, я выверну карманы?
— Не говорите глупостей, Дэвид.
— В таком случае, пока! — Молодой человек прошел мимо них, приветливо помахал рукой, спустился с лестницы и вышел в открытую входную дверь.
— Отвратительный тип! — сказала Мэри Рестарик с такой ядовитой злобой, что Пуаро даже вздрогнул. — Я его не выношу. И почему Англия теперь просто кишит такими, как он?
— О, мадам, не расстраивайтесь! Это всего лишь мода. А капризы моды были во все века. В деревне, конечно, фокусничают меньше, но в Лондоне таких экземпляров полным-полно.
— Ужасно, — сказала Мэри. — Просто ужасно. Это их женоподобие. Такая безвкусица.
— И в то же время что-то от ван-дейковских портретов, вы не находите, мадам? В золоченой раме, с широким кружевным воротником он не показался бы вам ни женоподобным, ни безвкусным.
— Посмел пробраться сюда! Эндрю был бы вне себя. Он и так все время на пределе. От дочерей можно с ума сойти. И к тому же Эндрю не так уж хорошо знает свою дочь. Он уехал из Англии, когда она была совсем маленькой. И предоставил матери воспитывать ее, а теперь.., а теперь она ставит его в тупик. И меня тоже. Она кажется мне очень странной. На нынешних девушек нет никакой управы. И нравятся им самые невозможные молодые люди. Этот Дэвид Бейкер совсем ее заворожил. Ничто не помогает. Эндрю запретил ему бывать здесь, и что же: входит в дом, как хозяин. Пожалуй.., я лучше не скажу Эндрю. Он и так уже весь извелся. Не сомневаюсь, она встречается с этим типом в Лондоне, да и не только с ним. Ведь есть еще и хуже него. Те, которые не моются, не бреются — козлиные бородки, засаленная одежда.
— Ах, мадам, не нужно так огорчаться, — подбодрил ее Пуаро. — Безумства молодости преходящи.
— Хотелось бы верить. Норма очень трудная девочка. Иногда мне кажется, что у нее не все дома. Она такая странная. Иногда у нее такой отрешенный вид. А эти вспышки агрессивности!
— Агрессивности?
— Она же ненавидит меня. Да-да, именно так. И я не могу понять, зачем она так себя настраивает. Наверное, она очень любила свою мать, но, в конце концов, что такого необычного, если ее отец женится во второй раз?
— Вы полагаете, что она вас действительно ненавидит?
— Да, мне ли этого не знать. Могу привести сколько угодно тому доказательств. Вы не представляете, как я была рада, когда она уехала в Лондон. Мне не хотелось выяснять отноше… — Она умолкла, словно только сейчас осознав, что перед ней совершенно посторонний человек.
Пуаро обладал способностью вызывать людей на откровенность. Казалось, они переставали замечать, с кем разговаривают. Мэри Рестарик смущенно усмехнулась.
— Бог мой! — сказала она. — Не понимаю, зачем я вам рассказываю все это. В каждой семье, наверное, есть свои проблемы. А нам, злополучным мачехам, особенно достается… Вот мы и пришли.
Она остановилась перед дверью и постучала.
— Входите! Входите! — донесся изнутри хриплый рык.
— К вам гость, дядя, — сказала Мэри Рестарик, распахивая дверь.
По комнате расхаживал широкоплечий краснощекий старик с квадратным подбородком и, видимо, очень раздражительный. Он тяжело шагнул им навстречу. В глубине комнаты за столом сидела девушка и разбирала письма и документы, низко склонив голову — темноволосую, очень гладко причесанную.
— Дядя Родди, это мосье Эркюль Пуаро, — представила Мэри Рестарик.
Пуаро непринужденно сделал шаг вперед и заговорил тоже вполне непринужденно:
— Сэр Родрик! С тех пор, как я имел удовольствие познакомиться с вами, прошло немало лет, увы, немало. Мы не виделись с самой войны. Последний раз, если не ошибаюсь, в Нормандии. Я прекрасно помню. Там были полковник Рейс, генерал Аберкромби и, да, маршал авиации сэр Эдмунд Коллингсби. Какие ответственные решения нам пришлось принимать! И как сложно было обеспечивать полную секретность. Что ж, теперь мы уже имеем право предаться воспоминаниям. Помните того шпиона, который так долго и искусно маскировался — капитана Николсона, как мы его выводили на чистую воду?