Третья пуля
Шрифт:
Перегнав машину на квартал, я принялся ждать, наблюдая в зеркало заднего вида. Через сорок пять минут он появился снова: волосы его были влажные от быстрого душа, но одет он был так же. На этот раз он шёл поживее. Дойдя до автобусной остановки, он сел в автобус и, заплатив пять центов, разместился на полпути в заднюю часть, а я последовал за ним на расстоянии в несколько машин. Увидев, где он сошёл и в какое здание направился, я припарковался и аккуратно последовал за ним. Это оказалось отделение Далласской общественной библиотеки в Дуган-хайтс. Тут я сверился с бюллетенем встреч на стене, откуда узнал, что в комнате № 4 собралось общество советско-американской дружбы. Перспектива провести пару часов
Следующим утром или я был слишком рано, или он опоздал. Наконец, я увидел, что он идёт по улице к автобусной остановке, пропустив автобусы в 8:17 и 8:33. На мне снова был костюм из ГУМа и я нарочно неважно побрился электробритвой «Ремингтон», придав себе неряшливый, плохо выбритый вид, типичный для Восточного блока, куда не проникла ещё цирюльная стать. Предполагал ли я, что Алек заметит такие вещи? Пусть даже бессознательно? Кто знает, какие вещи ухватывает подсознание и с какой восприимчивостью, гибкостью и верой схваченное укладывается в разум? Я бы и трусы русские одел, если б мог — пусть даже для такой краткой встречи.
Идя по тротуару, он не обратил на меня внимания и не посмотрел в глаза, но когда наши плечи почти соприкоснулись, я сказал по-русски: «Доброе утро, Алек. Костиков привет передаёт» — и пошёл дальше.
— Эй! — сказал он на ломаном русском после паузы в несколько секунд, потребовавшейся ему для пережёвывания информации и осознания того факта, что я знаю его русское прозвище и упомянул имя КГБшника, говорившего с ним в Мехико, — эй! Кто ты такие?
Я обернулся и увидел, что он таращится на меня крысиными глазами, пытаясь разгадать странную фигуру перед ним.
— Правильно говорить «кто ты такой», — поправил я его. — Всё ещё не дружишь с переходными глаголами, э, Алек? — тут я улыбнулся и поспешил дальше.
Я думал, что он побежит за мной, но он не стал. Сделав несколько шагов в моём направлении, он увидел подошедший автобус и встал перед дилеммой, в итоге выбрав автобус. Было слышно, как он бросился к автобусу, а когда тот отошёл, я так и ощущал на себе сверлящий взгляд Алека, хотя и продолжал идти с видимой беззаботностью.
Подарив ему беспокойный день, бессонную ночь и ещё один беспокойный день, я потратил это время на разведку территории вокруг дома генерала Уокера, узнав заодно расписание его публичных встреч и на посещение оружейного магазина с невообразимым техасским названием «Кетчум и Киллиум на Клейсте», где я купил три коробки патронов «Манлихер-Каркано» 6.5 мм и подержал в руках ту самую штуку — продавец-ковбой попытался мне её впарить, клянясь, что это лучшая на свете винтовка, которую можно купить за деньги. Мне она показалась хламом — хотя, возможно, я был под влиянием суждения Лона. В ней не было ничего общего с теми прекрасными, гладкими винтовками, из которых стрелял Лон когда мы были детьми, так что я поблагодарил его и вежливо отказался.
Этим же вечером я видел Алека, сходящего с автобуса и нервно озирающегося вокруг в поисках чего бы то ни было, чего советовало ему опасаться его воображение. Я остановился перед ним до того, как он свернул бы к своему дому.
— Товарищ Алек? — обратился я к нему по-русски. — Давай угощу тебя водкой ради старых дней.
Он снова нервно огляделся и бросился к машине.
— Ты можете быть замечен, — сказал он. (С этого момента я отказываюсь повторять его ужасающий русский. Я буду излагать обычным английским так, как если бы он говорил на обычном русском просто потому, что меня утомляет калечить язык без видимого смысла. Общее впечатление вы и так получаете.)
— Нет, никто нас не
Он пробубнил что-то и скорее жестами, чем словами повёл меня в богом проклятое заведение «Росинка», в чью захудалую темень мы и вторглись. Тут было немноголюдно и лишь в одном углу ярко светился музыкальный автомат, из которого одинокий идиот пытался добыть хоть сколько-нибудь хиллбилли. [188] Мы нашли отгороженный угол сзади, где и сели.
188
хиллбилли — разновидность кантри, исполняемая на народных инструментах и почитаемая персонажами с социального дна
— Я не люблю водку, — сказал Алек по-английски.
— Хорошо, — ответил я по-русски. — Просто так говорят. Я бы и не стал заказывать что-то заметное в таком месте потому что кто-нибудь обязательно углядит, что мы говорим на иностранном языке и пьём «Столичную». Собственно, я и по-английски говорил бы, но у меня новоанглийский акцент, а это будет ещё приметнее чем русский.
Подошедшему негру мы заказали мексиканского пива, а когда он принёс нам запотевшие кружки, официантка добавила чипсы и какой-то острый красный соус. Это был мой первый опыт мексиканской кухни, и я удивился, насколько она мне понравилась.
— Кто ты? — спросил Алек, наклонившись вперёд и уставившись на меня подозрительным взглядом мелких глаз.
— Ты никогда не узнаешь моего имени. Предосторожность.
— Но ты из…
— От твоих друзей.
— Ты знаешь…
— Знаю Хотси, полицейского агента, который мучает тебя. Из посольства в Мехико я знаю Костикова и Яцкова. Я говорил с русской женщиной, которую ты любил — Эллой Герман. Также я говорил с бывшим любовником твоей жены, Анатолием Шпанько и с её дядей, полковником милиции Ильёй Прусаковым, а ещё обсуждал тебя с твоими товарищами по минскому радиоэлектронному заводу. И скажу, что все они сходятся в одном мнении о тебе. Они все невысокого мнения о тебе, товарищ.
Я не спеша, с наслаждением отхлебнул пива, наблюдая за целым букетом эмоций, мелькнувших на унылом лице Алека: злобой от напоминания о его посредственности и множестве неудач, беззащитности и попытке наспех организовать оборону от истины, страхе того, что кто-то пришёл за ним, удовольствия, что его наконец заметили те, кого он воспринимал в качестве «Аппарата», счастья от осознания, что кто-то почему-то считал его особенным.
Наконец, он сказал:
— Я наделал ошибок, но лишь потому, что слишком старался. Я слишком сильно верю, поэтому многие меня ненавидят.
— Похоже, что все они ненавидят тебя.
— Они обижали меня. Люди всегда меня обижают.
— Ты знаешь термин «проекция»? Из психологии?
— Нет, но я изучал Маркса, я изучал…
— Ты изучал всё, кроме себя — кроме того, почему ты никому не нужен, Алек.
Он уныло смотрел в пустоту. В глазах его почти появились слёзы. Он начал говорить, но я оборвал его.
— Никто во всём мире не верит в тебя. Тебя все игнорируют — ты ходячая неудача, человек без прошлого и будущего. Ты бьёшь беременную жену, тиранишь маленькую дочку Джуни, ты стыд и позор русскоязычного сообщества Далласа. Ты ходил в кубинское посольство, но они тебя вышвырнули, а в советском посольстве ты достал оружие, расплакался и тебя всё равно выбросили. Никто во всём свете не верит в тебя, Алек. Хотя… я вспомнил. Есть человек, наверное, он дурак… но он думает, что ты чего-то стоишь и думает, что тебя можно спасти.