Третья пуля

Хантер Стивен

Но, несмотря ни на какие сложности, винтовка и человек плотно слились в изящной, но мощной, слегка наклонённой, но устойчивой конструкции, слегка поданной вперёд усилием мускулов подобно бегуну-спринтеру на стартовом упоре, а из признаков жизни оставались лишь следы медленного и неглубокого дыхания. Винтовка была скована его руками, упёртыми локтями в мёртвые ноги.

Я расположился у соседнего с открытым окна. Вытянувшись влево, я мог увидеть перекрёсток Хьюстон-Элм и слышал, как рёв катился в нашу сторону, словно волна. Тут показался седан полиции Далласа, а затем… ничего. Наверное, эту машину пустили авангардом, примерно за полмили вперёд. Прошло ещё около минуты, и затем на улице появился другой седан, белый, возглавлявший

парад. За ним последовали три мотоцикла, затем ещё пять, выстроенные в формацию, за ними — ещё один белый седан и, наконец, огромный чёрный «Линкольн», нагруженный неминуемой трагедией перед лицом толпы. По бокам его также прикрывали полицейские на мотоциклах. Он был больше похож на спасательную шлюпку, чем на автомобиль — громадный, с водителем и охранником на передних местах, а значительно ниже позади них, словно присев, располагалась парочка — мужчина и женщина, губернатор и миссис Коннели, за ними же наконец — сам Джек Кеннеди и его жена в розовой шляпке-таблетке.

Его рыжеватые волосы поблёскивали в солнечном свете. Даже без бинокля с расстояния порядка восьмидесяти ярдов я мог разглядеть его румянец, и ясно было, что морщинки на его лице свидетельствовали о привычной для него улыбке. Тут меня некстати посетила мысль, что он был очень приятным человеком. Иногда он помахивал одной рукой, и, читая язык его тела, я понимал, что он абсолютно расслаблен. Этот человек наслаждался своей кампанией.

Лимузин достиг крутого левого поворота на Элм с Хьюстон прямо подо мною. Здесь Лон его не видел, а я подался вперёд и впечатался лбом в стекло, вглядываясь в практически остановившуюся машину, величаво вписывающуюся в поворот на новый курс. У меня перехватило дыхание… это был выстрел Алека, его точка входа в историю и наш путь домой безо всякой вины.

Ничего не произошло.

Я не знал, что этот идиот делал у себя наверху, но он не стрелял. Тишина. Очевидно, у него что-то не получилось — как и следовало изо всех предчувствий, так что мелкий, трусливый, бестолковый и тупой ублюдок снова вверг нас в горнило событий, чёрт его раздери!

Величественная машина медленно повернула налево и покатила по наклонной Элм, следуя лёгкому изгибу, ведущему к тройной эстакаде. Теперь она оказалась в поле зрения Лона — но частью, не полностью. Публика толпилась буквально в футах справа и слева, неистово размахивая руками и приветственно визжа, так что восхищение и искрящийся восторг людской страсти брызгали, словно на футбольном матче. Машина была слегка в стороне от продольной оси Элм, как вдруг Алек выстрелил в первый раз.

Мы услышали громкий треск выстрела. Боковым зрением я увидел, что Лон отреагировал, но не судорожным вздрагиванием, а чётким, управляемым коротким наклоном. Сохраняя спокойствие, он не ослабил хватки винтовки, оставшейся в неподвижности, и выглядел абсолютно невозмутимым. Я знал, что через несколько секунд он выстрелит по конкретной точке, а сейчас выжидает, пока цель вползёт в перекрестье его прицела и делает окончательные минимальные поправки, согласующие выстрел с прибытием Кеннеди в точку прицеливания.

Я вперился взглядом в машину и Кеннеди в ней. Ничего: ни реакции, ни падения вниз в поисках укрытия. Они заметили? А может, это не Алек, а хлопок автомобильного глушителя или петарда?

Тут прогремел второй выстрел, и хоть машина прошла добрых двадцать пять ярдов после первого выстрела, я и в этот раз не увидел никакой реакции. Возможно, лёгкое движение, но ничего резкого либо рефлексивного, что могло бы быть вызвано попаданием пули.

Этот дурак дважды промазал. Конечно же! Идиот, идиот! Меня словно пронзило яростью. Мелкий полудурок! Господи, каким же идиотом он был: ни разу в жизни ни с чем не справился! Видимо, он пытался собраться после того, как упустил лёгкий выстрел, так что теперь спешил и мазал.

— Он промахнулся. Лон… — сказал я, инстинктивно повернувшись

как раз в тот момент, когда Лон с текучей грацией вскидывал винтовку, упёршись правым локтем для максимальной устойчивости, слегка наклонив свою живую половину вперёд относительно мёртвой и чётко зафиксировав голову напротив линзы оптического прицела. Он являл собою портрет замершего движения, дисциплины, приобретённой сотнями тысяч винтовочных выстрелов, а фаланга его пальца с отточенной изысканностью балансировала на грани срыва спуска. Следующие одна… две… три… секунды тянулись словно вечность — хотя возможно, что такими я извлекаю их из памяти с целью драматизировать повествование, добавив интриги, пусть и кроме моей собственной души никто его не слышит.

Фффьюююю…

Винтовку слегка подбросило в его руках, голова же осталась неподвижной относительно прицела, а палец на спуске выбрал весь ход до предохранительной скобы. Раздавшийся звук был странным образом изменён и походил скорее на звук от упавшей книги вкупе с глухой вибрацией, ударивший звоном во внутреннее ухо, но никак не на резкий раскат винтовочного выстрела. Вы ожидали бы большего, не так ли? Ключевой момент истории прозвучал вибрирующим феноменом, тренькнувшей нотой, взятой на виолончели великим мастером смычка. Всё ещё находясь в ошеломлении от последствий, я расслышал третий выстрел Алека. Могли они прозвучать одновременно? Нет, потому что я не смог бы различить ДВУХ выстрелов. Алек выстрелил несколькими сотыми долями секунды вслед за Лоном. Тогда мы этого не поняли, но этот момент был звёздным часом всего дня.

Невозмутимый Джимми взялся за дело всего через секунду.

— Отлично, парни, — тихо сказал он, — валите отсюда, а я приберусь.

Лон с каменным лицом протянул винтовку Джимми, в то время как я, встав на колени, отключал тормоза коляски. В следующую секунду Джимми в одиночку спустил коляску Лона с каталогов и вытянул пальто, я же развернул Лона и покатил кратчайшим путём к двери.

— Не спешите, сэр, — окликнул меня Джимми. — Помните, скрывать вам нечего.

Быстро обернувшись, я заметил, что Джимми уже наполовину разобрал винтовку и возился с третьим винтом. Затем дверь закрылась, и я оказался во внешнем офисе. Выйдя в дверь, ведущую в коридор и закрывшуюся за мной со щелчком замка, я проследовал по коридору, пытаясь следить за дыханием. Наконец, я осмелился спросить:

— Попал?

— Хью, не спрашивай меня о том, что я видел в прицеле. Никогда.

Достигнув лифта, я нажал кнопку «вниз» и ждал целую вечность, пока прибудет кабина и откроются двери. Закатив Лона, я вдавил первый этаж и услышал, как двери закрылись за мной.

Вытолкнув коляску в лобби «Дал-Текса», мы с Лоном оказались в новой Америке. Я говорю так, хорошо понимая, насколько банальным и избитым это прозвучит и снова волнуюсь: не вытворяет ли фокусов моя память, добавляя драмы, которой там не было?

Быть может. И, тем не менее, скажу: климат радикально изменился. До самой смерти я буду стоять на том, что изо всего окружающего словно вытек цвет, и атмосфера подёрнулась сепией. Заявляю, что все встреченные нами люди находились в состоянии тупого потрясения, лица их были пусты, они потеряли выправку, и повсюду кругом воцарился тон недоверия, проникающий сквозь всеобщее оцепенение. С момента выстрела Лона прошло около девяноста секунд, так что никто ещё не успел толком понять, что случилось, однако всем практически моментально стало ясно, что произошло нечто ужасное. Затем буквально у нас на глазах всеобщий настрой трансформировался в панику, гудящий страх и бессвязный шум. Люди не могли замолкнуть: поднялась назойливая многоголосица, отовсюду неслось невнятное бормотание на высоких тонах, голоса повышали тон и тут же обрывались, стихали либо тонули в потоке шума. В лобби было немноголюдно, но и тут все вокруг переговаривались друг с другом, все об одном: