Третья тетрадь
Шрифт:
Бедная Аполлинария, девочка из Купчино, почему это выпало именно тебе?
– Поедем ко мне, приведешь себя в порядок, – мягко, но не извиняясь, предложил он.
– Иди ты… к своему Грише!
Данила нажал кнопку автозамка и молча распахнул дверцу.
Выхлопы машины и сумерки скрыли Апу из его глаз почти мгновенно.
Глава 31
Социалистическая улица
Остаток времени до вечера Данила проболтался по городу, периодически заходя в кофейни и кафе, чтобы пропустить строго дозированное количество спиртного. Рюмка каким-то таинственным образом причащала к абсолютному, и перед ним уже начинал разыгрывать свои сцены божественный театр судеб. Даху всегда казалось, что это его состояние чем-то очень напоминает описываемую Достоевским секунду перед припадком. Именно ту секунду, в которую наступает гармоничная ясность. И он пил порой только для достижения этой ясности. Сейчас же, переходя из одного заведения в другое, он все пытался достичь высшего пункта этой ясности, но она никак не наступала.
Потом стало просто жалко того, что уже ушло: тайны, страсти, аромата прошлого. Человеку не так часто посылаются подобные вещи, в которых он только что прожил полгода, а некоторые и вовсе их лишены. Гуляя Канавой, Данила долго бормотал строки, поразившие его еще в юности совпадением со своим мировосприятием:
Я счастлив жизнью современною, Но между нами есть преграда: Все, что смешит ее, надменную, Моя единая отрада… [190]190
«…моя единая отрада» – строки из стихотворения Николая Гумилева «Я вежлив с жизнью современною».
Разница заключалась только в том, что современною жизнью он счастлив не был.
Постепенно все затянулось влажными майскими сумерками, углы сгладились, грязь превратилась в благородную патину, продажные девочки на Невском – в прекрасных незнакомок. Данила передвинул бейсболку козырьком назад и двинулся на Кузнечный.
Оптимистический кузнец в шортах и белых тапочках на пару с соблазнительно изогнувшейся колхозницей выплыли из сумерек как призраки – им наверняка было не очень-то уютно в соседстве фантастического писателя. Зато похоронная контора несомненно процветала. Дах шел медленно, стараясь впитать каждый шаг и поворот этого вечера, ради которого… А что ради которого? Что он сделал, чтобы приблизить его? Ровным счетом ничего – всего-навсего продал девочку красивой скотине. Данила пнул ногой урну, отчего она покатилась, как знаменитый пятак, звеня и подпрыгивая. Навстречу ему со стороны Фуражной уже шел Григорий.
Не спеша обмениваться рукопожатиями, они некоторое время с любопытством разглядывали друг друга.
– Ну что смотреть, не в первый же раз видимся, – наконец, усмехнулся Данила.
Но сегодня его собеседник был совсем не похож на мартовского кладбищенского истопника. Поношенный, но чистый альпийский анорак мало чем отличался от Данилиной куртки. Такое же сухое лицо, такой же рост, только короткие бесцветные волосы и выцветшие глаза.
– А где ваши волкодавы?
– Кавказцы. Бог прибрал. Энтерит. Шавкам ничего, а они в три дня.
– Ах, вот как. – Вот почему бедняга Князь потратил столько времени впустую, чего никогда раньше с ним не случалось. – Кавказцы… И одного из них звали… Постойте же, я еще тогда подумал, что это дурацкая аллюзия. Бегемот! Впрочем, теперь, когда все смотрели сериал, неудивительно. – И Данила вспомнил занимающееся утро с первым льдом и каторжное пространство, на котором теперь по насмешке красовался детский театр – то первое утро после знакомства с Аполлинарией, когда он так ошибся с домом Полонского.
– Обижаете, – подозрительно покосился Колбасник, словно засомневался в том, кто перед ним.
– Простите.
Память мчалась назад, пытаясь в свете открывшихся обстоятельств захватить и открыть еще что-нибудь. Колбасник смотрел на него с откровенным интересом, как на подопытного. Они все еще стояли у подвального входа. Дом нависал над ними темным кораблем без единого светящегося окна.
– Помочь? – осклабился Григорий.
– Валяйте.
– Опять же утро, набережная…
Дах изо всех сил, до боли дернул черную прядь.
– Но туда-то вас как занесло?! Вы же отсюда. – На долю секунды, оказавшуюся весьма неприятной, Дах ощутил себя марионеткой в руках непонятной силы. Как снятый рапидом, на него несся огромный пес, и вдалеке маячил второй. Он еще подумал тогда, что не повезло этой компании, не защищенной железом машины. – Неужели вы тогда просто-напросто опоздали?
– А как же. Только, как видите, немного не успел. Но я ж не Бог, всего не предусмотришь. Кто мог подумать, что в такую рань вы умудритесь подцепить там девицу и еще таким кавалерийским наскоком, что тут же в охапку и к себе. Впрочем, это я по-стариковски, так сказать, удивляюсь.
– А те, кто остались? – с запоздалым любопытством поинтересовался Дах, вспомнив девушку-интеллектуалку с надменным выражением породистого лица. Жалко было бы увидеть ее покусанной.
– Милые ребята, поговорил с ними о «Сайгоне» [191] , да и разошлись.
– Но зачем вам все это? Дурацкий звонок, розыгрыш, проверка? Пришли бы в магазин и все обсудили.
Колбасник снова задумчиво и даже несколько скептически посмотрел на Даха.
191
«Сайгон» – кофейня на Невском – в 60—80-е годы место встреч лениградских «неформалов» всех мастей.
– Может, кинем кости куда ни есть? А то за день устанешь, не приведи Бог.
Данила осмотрелся. В небе темнел силуэт бывшей церкви – они стояли посреди Ивановской, недалеко от дома старухи с «гнусьем». Шальная мысль завалиться сейчас туда мелькнула у Данилы, но тут же исчезла: смешивать двух дел никогда не стоит. Интересно, сколько еще будет этот субъект говорить вокруг да около, не касаясь того, ради чего они, наконец, встретились? Дах знал, что сделавший первый шаг о предмете торга, вопрос, намек – неизбежно проиграл, поэтому можно рассчитывать и на всю ночь.
Ничего подходящего рядом не было, и пришлось возвращаться назад, в заведение с лопоухим дворником [192] .
На них посмотрели косо, но Данилина презрительность быстро поставила официанта на место. Заказали щи и солянку. Колбасник долго, аккуратно и сосредоточенно ел, как ест человек, редко бывающий сытым. Потом он выпил рюмку водки и продолжил, словно не было этого перерыва в полчаса:
– Я про магазин много позже узнал.
– А телефон, значит, раньше, – не то спросил, не то подтвердил Дах, ничем не выдавая любопытства относительно источника такой информации.
192
Заведение с лопоухим дворником – кафе «Шестой угол» на Разъезжей улице.