Третьяков

Федорец Анна Ильинична

Захар Елисеевич был женат дважды. От первой жены, Лукерьи Лукиничны, у него родилось пятеро детей, из них трое сыновей13. После ее смерти, в 1800 году, купец вступил во второй брак. Новая его супруга, Евдокия14 Васильевна, в 1801 году родила ему сына Михаила, в 1808-м — Сергея. Захар Елисеевич умер в июне 1816 года. Семье купец уже не 3-й, но 2-й, более высокой, гильдии оставил «... домик в Николо-Голутвине, пять смежных лавок на углу холщового и золотокружевного рядов и сумму денег, внесенную в Опекунский Совет по несовершеннолетию младших сыновей. Не будучи разделены, братья торговали порознь, каждый для себя. В 1830 году братья приступили к полюбовному разделу»15. Михаилу Захаровичу достался родительский дом и лавка в торговых рядах. А еще через год умер его брат Сергей. По завещанию, имущество Сергея отошло его единственному родному брату по матери — Михаилу16.

В том

же 1831 году Михаил Захарович Третьяков женился на Александре Даниловне Борисовой. Его избранница была дочерью крупного коммерсанта, «именитого гражданина » Данилы Ивановича Борисова.

Существует мнение, что брак был не по расчету, но по любви. Данила Иванович не хотел отдавать дочь замуж за Третьякова: такой союз он считал неравным. Хотя оба они, Борисов и Третьяков, принадлежали к купеческому сословию, между ними пролегала финансовая пропасть. Старшие дочери Борисова ездили по городу в карете, запряженной четвериком, то есть пользовались сословной привилегией «именитых граждан». А у молодого Третьякова на протяжении нескольких лет не было собственных лошадей, да и торговля его «полотняными товарами» в рядах на Красной площади была не самым прибыльным делом. Тем не менее, приглядевшись к характеру жениха и к чувствам молодых, Борисов дал свое согласие на их брак. Во всяком случае... так гласит семейное предание¹⁷. Исследователь А.М. Анисов добавляет к этому, что Данила Иванович занимался экспортом сала в Англию18.

Документы этой версии не подтверждают. Так, в метрической книге о рождении в семье Третьяковых первенца (1832) одним из восприемников назван «корчевский 2-й гильдии купец Даниил Иоаннов Борисов»¹⁹. В таком случае имущественная разница между молодыми была не столь велика: судя по тому же документу, Михаил Захарович состоял московским купцом 3-й гильдии. Кроме того, несостоятельной оказывается версия, что Данила Иванович торговал с Англией. Право на ведение заграничной торговли имели лишь первогильдейцы или именитые граждане, но никак не купцы 2-й гильдии. Однако этот вопрос нуждается в уточнении по более надежным документам. Нередки случаи, когда священник, даже хорошо зная купца, ошибается, фиксируя его принадлежность к той или иной гильдии20.

Как бы то ни было, брак Третьякова и Борисовой положил начало крепкой, дружной семье.

Если о личности деда и прадеда Павла Михайловича ничего определенного не известно, то сведения о его родителях память потомков, к счастью, сохранила. К счастью, поскольку очень трудно понять особенности характера человека, ничего не зная о тех, кто его родил и воспитал.

Александра Даниловна Борисова родилась в 1812 году, «при французе», в разгар войны России с наполеоновской Великой армией. Любопытно, что девица из купеческого рода «... получила образование, даже брала в молодости уроки на фортепиано»21. А.П. Боткина, дочь Павла Михайловича Третьякова, пишет, что бабушка «мило играла на фортепиано и по желанию отца (П.М. Третьякова. — А.Ф.) играла перед гостями». Обучение купеческих детей музыке, тем более у частных преподавателей, — явление для 1820-х годов исключительное. Очевидно, вместе с музыкой девице Борисовой была привита тяга к культурной жизни. Так, она обожала театры, наперечет зная всех хороших актеров. Уже в глубокой старости сыграла внучкам полонез Огинского так, что тот врезался им обеим в память: «сыграла... наизусть, с ритмом и чувством, и на нас эта пьеса произвела большое впечатление». Тем не менее не стоит переоценивать полученное Александрой Даниловной образование: ей был привит навык чтения и письма, скорее всего, она была обучена торговому делу, но всю жизнь писала «с запиночкой»22.

Вот словесный портрет Александры Даниловны, находящейся уже в преклонном возрасте: «Языков бабушка... не знала, но немного понимала или догадывалась. Была она некрасивая, с громадным, умным лбом, маленькими серыми глазами, горбатым носом и выдвинутым, вероятно к старости, подбородком. Росту она была выше среднего, фигура была представительная. Одевалась она прекрасно: с утра в корсете и носила на голове великолепные наколки, большие, светлые, из лент и кружев, спускавшихся на плечи. Была стильная. Казалась она строгой и недоступной. Ее прекрасный портрет работы Репина, написанный в бытность жизни его в Москве, в начале 80-х годов, висел в галерее. Портрет этот передает бабушку целиком»23.

В отличие от Александры Даниловны, ее супруг портретирования не любил. После Михаила Захаровича Третьякова не осталось ни одного портрета, ни писаного, ни дагеротипного. Возможно,

виной тому было суеверное опасение, что картина «отбирает » часть души — подобное суеверие было тогда широко распространено. Отсутствие изображения Михаила Захаровича отчасти восполняется некоторыми фактами биографии купца, сохранившимися в документах, а также небольшими словесными набросками, изложенными на бумаге его родными и знакомыми.

Михаил Захарович Третьяков в течение нескольких лет (в промежутке приблизительно с 1842 по 1847—1848 годы) состоял при Николо-Голутвинском храме церковным старостой²⁴. Этот факт говорит о личности предпринимателя едва ли не красноречивее любых мемуарных свидетельств. Должность церковного старосты была почетной, зато и хлопотной, и связанной с большим количеством ограничений. Ее мог занять лишь человек не моложе 25 лет, известный своей преданностью христианскому вероучению. Он не должен был состоять под судом или следствием; не могла на нем «висеть» и опека за расточительство. Будущий староста должен был быть готов к ведению сугубо хозяйственных дел, нередко связанных с большими расходами на поддержание церковного быта. Староста из своего кармана финансировал все строительные работы, следил за их выполнением. Он поддерживал в исправности как само здание, так и его внутреннее убранство: следил за наличием в храме лампад и подсвечников, за своевременным поновлением иконостаса, за пополнением ризницы и церковной утвари. Другими словами, принимал личное, притом весьма деятельное, участие в жизни всего прихода.

Будучи старостой, Михаил Захарович плотнее, чем другие прихожане, общался с церковнослужителями. Неудивительно поэтому, что наиболее подробным описанием купца является рассказ П.С. Шумова, священника церкви Николая Чудотворца в Голутвине. Шумов прекрасно знал семью Третьяковых, тесно общался с Павлом и Сергеем Михайловичами, относясь к ним с бесконечным уважением. Михаила Захаровича сам священник в живых не застал: он сделался дьяконом Голутвинской церкви через 7 лет после смерти коммерсанта, в 1857 году, а в 1866-м стал приходским попом. Но рассказы предшественника Шумова, бывшего священника той же церкви А.А. Виноградова, столь сильно запали ему в душу, что свидетельству Шумова, думается, можно доверять.

Вот что пишет Петр Стефанович: «Мне Бог судил служить почти 42 года в приходе, где родился Павел Михайлович и где до сих пор имеется принадлежащее роду Третьяковых недвижимое имущество, приобретенное еще родителем его Михаилом Захаровичем Третьяковым... С приходскими священниками он всегда был в самых лучших отношениях, а с моим предместником Александром Аполлосовичем Виноградовым даже в дружеских. Этот священник часто хаживал к нему запросто побеседовать, так как находил особенное удовольствие в этой беседе. Михаил Захарович был человек очень умный, мог говорить о чем угодно и говорил приятно, увлекательно. Предместник мой передавал мне: “Бывало, слушаю, слушаю его, да и скажу: Михаил Захарович! Да скажите, пожалуйста, где вы учились, что вы так хорошо говорите? Я учился, ответит он, в Голутвинском Константиновском институте — иначе у голутвинского дьячка Константина”. Таков был родитель Павла Михайловича. Умный в разговоре, он еще умнее был по жизни, по торговым делам своим, а главное, в жизни семейной и в деле воспитания детей своих»25.

Действительно, в торговых делах Михаил Захарович преуспел. После раздела имущества с братьями (1830) в распоряжении коммерсанта было «... родовое недвижимое имение с каменным домом и со всеми принадлежностями» в Голутвинском приходе, где он жил вместе с семьей, и лавка в Старом Гостином дворе, в Холщовом ряду26. В 1831 году его брат Сергей, умирая, завещал Михаилу Захаровичу еще и свою лавку, расположенную там же. А к концу 1840-х годов, помимо дома и двух лавок, у Михаила Захаровича имелось «благоприобретенное имущество»: четыре лавки с палатками и «... на собственный благоприобретенный капитал купленное в 1846 году в губернском правлении с акционова торга каменное строение на Бабьем городке, заключающее в себе торговые бани», известные под названием Якиманских. В доме М.З. Третьякова располагалось небольшое предприятие-красильня, где подкрашивался, крахмалился и отделывался холст27. Кроме того, несколько лавок Третьяков снимал, а торговля его к 1847 году стала более разнообразной: к полотняным торгам (в Холщовом, Крашенинном и Суконном рядах Старого Гостиного двора) добавилась торговля хлебом и дровами. Часть же холщовых и полотняных товаров он отправил «... в Тифлис на комиссию в торговое дело»28. Пустующие жилые помещения в своем дворе предприимчивый Третьяков сдавал квартиросъемщикам29. Согласно исследованию С.К. Романюка, «... вся четная сторона