Тревога и надежда (2-е издание)
Шрифт:
— Я почувствовал, что Горбачев в какой-то мере меня выпускает. Он ведь выпустил меня на трибуну одним из первых. Даже, кажется, совсем первым, как бы "коверным", выражаясь на языке цирковой жизни. И сразу возникла конфронтация с залом. Я не знаю, было ли это предусмотрено или же…
— Но кто мог предусмотреть, что вы захотите пойти сразу так далеко?
— Я тоже думаю, что председатель ничего не подстраивал. Конфронтация с залом отразила закоснелый консерватизм значительной части депутатов, который в какой-то мере, я думаю, даже не соответствует планам Горбачева. С другой стороны, я сказал, наверное, больше, чем этого хотел
— Андрей Дмитриевич, а как вы чувствовали себя во время эпизода 2 июня, когда на вас обрушилась эмоциональная лавина после выступления инвалида афганской войны? Не было ли ощущения, что зал несправедлив к вам? Ведь после вашего выступления в 1980 году против вторжения в Афганистан вас сослали в Горький. Прислушайся тогда правительство к вашим словам, тысячи парней остались бы живыми.
— Я чувствовал себя морально совершенно неуязвимым. Конечно, сложность моего положения в том, что у меня не было документальных доказательств. Но я хочу сказать, что в подавляющем большинстве случаев, о которых приходится говорить, нет документальных доказательств. Главное, я считал, что вся эта акция как бы субъективно или объективно направлена на то, чтобы отвлечь внимание от основного вопроса — от ответственности за афганскую войну, за те огромные жертвы с двух сторон, которые мы принесли в угоду преступному политическому решению. Сейчас я видел письмо группы афганцев, где они требуют, чтобы им было сообщено, кто подписал приказ о вводе советских войск поименно. Такого приказа до сих пор никто не опубликовал.
— Что было напечатано в канадской газете, которую, полагаю, никто из выступающих не видел?
— И я не видел. Главным был вопрос о пленных. Я основывался на западных передачах, относящихся к первым годам войны. Сейчас есть подтверждение моих слов, но оно дает только внешнюю картину событий. В армии, чтобы защитить себя, говорят: нельзя назвать расстрелом, когда командир вызывал огонь на себя. Но, кроме командира, там были и солдаты… Наверное, лично командира это морально оправдывает, но, по-моему, совершенно неважно для оценки ситуации в целом.
— Финал Съезда… С одной стороны, как вы говорите, Горбачев вас придерживал, но в конце концов он дает вам слово. И получилось, что вы выступили с альтернативной оценкой с его же подачи.
— Я считаю это важным в двух смыслах. В смысле психологического влияния на всю страну, на общество. Это с одной стороны. И кроме того, это давало оценку того, что представляется негативным, невыполненным в работе Съезда, и того, что необходимо сделать в будущем. Съезд, разумеется, не может сразу накормить страну, сразу вернуть чистый воздух, чистую воду. Съезд не может сделать все сразу. Но Съезд должен был, обязан был создать для этого политические предпосылки. И, к сожалению, этого Съезд не сделал.
Мое выступление было несколько драматизировано эпизодом с выключением телевидения. Но тут не было связи со мной. Эпизод был связан с заявлением межрегиональной группы о своем существовании… Председатель заподозрил, видимо, что вслед за этим заявлением последует еще что-то непредсказуемое. Правда, мне тоже выключали микрофон в зале.
— С одной стороны, вам дают высказаться по концептуальным вопросам, пусть и с микрофонными помехами, а с другой стороны, в финальном
— Я не предполагал, что он разделит мою точку зрения. Вполне все в порядке вещей. На самом деле, в любом плюралистическом обществе должны быть разные оценки. И вот это мы сейчас имели. В результате Съезд оказался идеологически гораздо более глубоким, чем он мог бы быть… Что и ценно. И это, может быть, самый важный итог Съезда. В расчете на перспективу. На далекую перспективу.
1970 год …
СТЕПЕНЬ СВОБОДЫ
С академиком Андреем Дмитриевичем Сахаровым
беседует Григорий Цитриняк
Перед беседой с народным депутатом СССР академиком А.Д. Сахаровым мне хотелось сделать особый снимок: не в обиду нашим славным генералам будь сказано, его зовут "генеральским" — со всеми орденами и медалями, а главное — с тремя Золотыми Звездами Героя Социалистического Труда, которых он был так постыдно лишен во время такой постыдной семилетней ссылки в Горький. Мне казалось, читателям будет приятно узнать, что кривда кончилась, что правда торжествует.
— Мне их не вернули… — ответил Андрей Дмитриевич.
— Как "не вернули"? Как это может быть?
— Вот так. Мне позвонили из Президиума Верховного Совета и сказали, что вопрос рассматривается. Я ответил, что возвращение мне наград — это вопрос о реабилитации, и я не считаю себя вправе принять обратно награды, пока не реабилитированы другие узники совести.
— Другие? Вы имеете в виду…
— Вообще — всех, кто так или иначе пострадал от репрессий за убеждения в застойные годы.
— Дай Бог, чтоб всем вам пришлось ждать не очень долго…
Начинать разговор, ради которого я пришел, уже было как-то не совсем удобно. Но и молчать…
— Андрей Дмитриевич, в свое время вы пожертвовали деньги на строительство Онкологического центра…
— В 1969 году я пожертвовал деньги на строительство Онкоцентра и Красному Кресту в равных долях.
— В равных — от какой суммы?
— 139 тысяч рублей. И получил от Красного Креста благодарность. Правда, я хотел разделить на три части — третью отдать детским учреждениям, но мне не удалось — почему-то не оформили, сказали, что возникли какие-то юридические вещи. Вот почему тогда не получилось.
— А еще какие-то благотворительные акции связаны с вашим именем? Расскажите — о них ведь не знают.
— Ну, у меня уже не было возможности…
— Почему? — возразила только вернувшаяся с покупками Елена Георгиевна, жена Андрея Дмитриевича. — Ты же в 1974 году получил международную премию Чино дель Дука…
— А, правда, — отозвался Сахаров, — я забыл.
— …и поручил мне основать на нее фонд помощи детям политзаключенных. Что я и сделала.
— Какова была сумма премии?
— 25 тысяч долларов. Несмотря на то, что брали большие налоги, — продолжала Елена Георгиевна, — мы все равно посылали деньги: до ссылки в Горький — всегда, и даже из Горького — в Чехословакию и Польшу.