Тревоги Тиффани Тротт
Шрифт:
– Говорю же вам, мне не нужно никакого веселья.
– Мы могли бы так хорошо проводить время.
– В любом случае я не могу проводить с вами время.
– Но, Тиффани, мы так подходим друг дру… Я положила трубку. И только потом сказала:
– Извините.
Кто бы подумал, что рассортировать ответы на зов одинокого сердца будет такой непростой задачей? Это я о пухлых конвертах цвета буйволовой кожи со штампом «Лично и конфиденциально», шлепающихся на коврик перед моей дверью.
– Ладно, ладно, беру свои слова назад, – сказала Лиззи, сидя у меня на кухне и
– Думаю, сто четырнадцать – вполне достаточно, – сказала я, когда она закурила очередную сигарету. – Я не жадная.
Мы сортировали письма на три кучки: «да», «может быть» и «да вы что».
– Вот посмотри – настоящий красавец. – Лиззи помахала передо мной фотографией с ликом сына Квазимодо лет пятидесяти семи.
– Да вы что, – сказала я решительно.
– Почему? Он вполне сгодится, – сказала она.
– Он не сгодится. Он отвратительный, – ответила я.
– Вовсе не отвратительный, – сказала она с негодованием, выпуская две струи дыма из изящно очерченных ноздрей. – Он старший партнер юридической фирмы в Сити. У него, возможно, огромная практика. А где большая практика, там большие деньги. И надеюсь, ты позвонишь тому биржевому брокеру.
– Ладно, позвоню, – сказала я. – Но только потому, что он выглядит вполне-ничего-себе и мне понравилось его остроумное письмо. А вовсе не из-за денег, – добавила я. – Я имею в виду, что у Алана много денег, но меня это не волнует, потому что мне он неинтересен. Все, что я ищу, – это деятельного человека, ненавидящего гольф, с хорошим характером, играющего в теннис, владеющего приличным ударом слева и с полным отсутствием растительности на лице. Разве я много прошу?
– Возможно, – ответила она. – Смотри, вот приятный парень, – сказала она, ухмыляясь и передавая мне клочок миллиметровки.
«Дорогая Жизнерадостная, – прочитала я. – Смогу ли я заинтересовать вас? Меня зовут Ставрос.
Я студент и учусь живописи. Вы блондинка? Мне нужна красивая сексуальная белокурая натурщица. Я пишу портреты. Вы могли бы войти в историю искусства. Вы можете быть только натурщицей. Но если вы действительно сексуальны, возможно, вы могли бы стать больше чем просто натурщицей. В любом случае, если вы позвоните мне и если вы сексуальная блондинка, я обязательно приглашу вас на ужин».
– Надо взять на заметку, – сказала я, слегка помахав письмом, перед тем как присоединить Ставроса к куче «да вы что».
Грустно смотреть, как растет эта куча: она была полна полицейскими-стажерами, владельцами похоронных бюро, астрологами, мужчинами по имени Терри и парнем с Акакия-авеню, Биллрикэй, который написал: «Если меня не окажется дома, когда вы позвоните, пожалуйста, оставьте сообщение моим телохранителям, или уборщику бассейна, или домоправителю, или одному из моих пяти камердинеров». Одно письмо было полностью на немецком, а в конверте оказалась фотография парня с гривой каштановых волос до пояса, который написал, что он работает в аэропорту Дюссельдорфа. И еще одно, от программиста по имени Джон, который написал: «Я сексуально ненасытен и ищу великолепную красотку с классным, роскошным бюстом и большим задом».
– Ну, так и оставайся с задом, –
– Господи, взгляни на это! – Я показала ей шоколадку в красной надорванной фольге.
– Не ешь ее! – простонала Лиззи, вырывая у меня шоколадку и бросая в мусорное ведро. – Она может быть отравлена!
Я взглянула на сопровождающее письмо. «О детка, мысль о тебе не давала мне заснуть всю ночь, – писал отправитель. – Ты лишила меня сна. Пожалуйста, детка, не будь со мной так жестока. Знаешь, я очень, очень ТЕБЯ ЛЮБЛЮ».
– Восемьдесят пять процентов этих мужчин сумасшедшие, – подытожила я. – А остальные просто зануды. В письмах повторяются одни и те же скучные фразы: «неизлечимый романтик… у меня собственные волосы… красный „порше"… у меня собственные зубы… гольф в Элгав… почти порвал с двумя бывшими женами… молод духом… пять детей… позвоните мне…».
– Все, хватит, – сказала я вдруг Лиззи. – Больше не могу! Меня от этого тошнит.
– Ладно, остальное разберем в другой раз, но не забудь позвонить биржевому брокеру, – сказала она, уходя. – Биржевой брокер – это было бы прекрасно. Посмотри на меня!
Да, посмотри на Лиззи, подумала я, когда она садилась в свой «мерседес». Она приехала из дома в Хэмпстеде, удачно перестроенного, где теперь семь спален. Но любила ли она своего успешного, но ужасно флегматичного Мартина? Я никогда ее об этом не спрашивала.
Как бы там ни было, я оставила короткое дружеское послание на автоответчике биржевого брокера и затем стала готовиться к великолепной вечеринке для одиноких «Встречи за столом». Быстрый душ, затем черное платье для коктейлей, короткое ожерелье из жемчуга на шею и браслет на руку, босоножки, волосы поднять вверх, тушь на ресницы, губы подкрасить – voil`a! [34]
– Ты отлично выглядишь, – великодушно похвалила Кейт, когда зашла за мной в семь.
– Нет, ты выглядишь намного лучше, – сказала я, – и намного моложе.
34
Voil`a! – вот так! (фр.)
– О, ты невероятно молодо выглядишь – лет, м-м, на двадцать пять, – подсчитала она.
– А ты на семнадцать, – стояла я на своем. – Уверена, тебя могли бы принять в банду байкеров.
Раз уж мы лучшие подруги, да еще одного возраста и обе не замужем, почему бы нам с Кейт не говорить друг другу самые приятные, тешащие самолюбие комплименты, которые мы должны были бы слышать от мужчин, если бы не наше трагическое и незаслуженное одиночество. По мере того как мы продвигались на юго-восток Лондона, наша уверенность стала сходить на нет.
– Здесь будут доведенные до отчаяния женщины и занудные мужчины, – сказала я, когда мы подходили к загородному клубу «Далвич», расположенному на двенадцати акрах сказочно красивого парка. Интересно, думала я, пока мы поднимались по ступеням, не хихикают ли над нами постоянные члены клуба или это мое разыгравшееся воображение? Я могла бы поклясться, что девушка из «Встреч за столом», отмечая нас в списке, улыбнулась нам мило, но как-то сочувственно.
– Пойдем, – сказала Кейт, когда нас пригласили в общий зал. Она сжала мою руку. – Улыбайся!