Тревожная вахта
Шрифт:
Он умолк. Курил стоя спиной ко мне. Он ожидал ответа. Мне хотелось подойти и крепко пожать его руку. Но я не сделал этого. Это выглядело бы несколько сентиментально. А я не люблю сантиментов. И майор, по-моему, тоже.
За несколько минут до полуночи мы сели к столу, и всё было так, как на настоящем празднике. Мы поздравляли друг друга и чокались четырьмя пустыми рюмками. Я представлял себе лицо Тани: она улыбалась мне. Конечно, она тоже вспоминала меня как раз в это время. Во всяком случае, мне приятно было так думать. И ещё мне было почему-то немного неловко перед Астаховым.
Со стороны мы выглядели, вероятно, довольно странно. Представьте себе комнату с голыми стенами, полную табачного дыма, двух мужчин, молча чокающихся
Где-то играла музыка: старинные вальсы. Иногда с улицы доносились веселые голоса, женский смех. А потом — глухая тишина.
Бутылка стояла нераскрытая. Мы курили, поглядывая на телефон.
— Слушайте, Осип Осипович, — сказал майор. — Вы итальянских смертников своими глазами видели? Или так, понаслышке?
— Видел одного, даже допрашивал.
— Ну и что? Крепкий народец?
— Фашисты на сто с лишним процентов. Но, по-моему, умирать эти смертники не очень торопятся. Сами посудите. Взяли наши в плен диверсанта живым и здоровым. А у него оружие имелось. Спрашиваем — почему не застрелился? Смысла, говорит, не было. Вот если бы погиб, взорвав корабль противника, тогда другое дело. Тогда слава, всякие почести…
— А вреда-то они много нам принесли?
— Вред причинили, конечно, — ответил я. — Понимаете, в чём дело, появились они на Черном море в самое выгодное для них время. В июне сорок второго года, когда шли тяжелые бои за Севастополь. Немцы и румыны штурмовали город. Ресурсы наши быстро таяли. Людей не хватало, запасы продовольствия кончились, боеприпасов и медикаментов мало. Грузы-то ведь доставлялись издалека, с Кавказского побережья. Корабли перебрасывали. А на море — блокада. Немецкие самолеты, подводные лодки, катера за каждым нашим судном охотились. В Севастополь наши корабли прорывались с большим риском, только по ночам. Ну а летние ночи известно какие… Вот в это время и появились итальянские смертники. Обосновались они в Форосе. Знаете, наверно: живописное такое местечко неподалеку от Байдарских ворот. На вооружении итальянцы имели небольшие быстроходные катера, начиненные взрывчаткой. Выходили они в море с наступлением темноты. Тактика у них такая: подкрасться незаметно к кораблю и атаковать с короткой дистанции. Водитель нацеливает свой катер на корабль, развивает большую скорость, а сам незадолго до взрыва выбрасывается в воду. Если успевает, конечно. Таким вот образом диверсантам удалось потопить наш транспорт с боеприпасами, который в Севастополь шел. Удар был чувствительный, ничего не скажешь. В городе каждый патрон на учете, матросы вместо гранат камни кидали… Руки у нас в то время до диверсантов не доходили, не до них было. Судов мало, горючего нет. Вот они и резвились. Я в ту пору старшим лейтенантом был, катером командовал. Стояли мы у причала. Двигатель износился, налаживали своими силами. Выходили мы в море на полуразбитых посудинах. Однако, помню, один из наших командиров крепко психанул тогда. Встретил возле Балаклавы итальянцев и пошел на них. С одним пулеметом. Но не приняли итальянцы боя. Они хоть и смертники, но рассчитывали с триумфом умереть. Чтобы их в национальные герои произвели. Ну, короче говоря, загнал их наш командир к чертям собачьим на середину Черного моря. А настигнуть не мог, скорость не позволила. Еле-еле потом на остатках горючего до Севастополя дотянул.
Я взял себе новую папиросу. Астахов сидел за столом, подперев ладонями подбородок, и слушал, как всегда, очень внимательно. Я знал, что память у него преотличная. Он запоминает всё почти дословно, запоминает даже интонацию говорящего.
— А после Севастополя? — спросил он. — Где они действовали после Севастополя?
— Одно время базировались в Феодосии, потом их перебросили на Азовское море. Но больше ни одной серьезной операции
— Сенсации, — неодобрительно сказал майор. — Читателям нервы щекочут. Война — это пот и кровь, а не занимательное приключение. Небось ещё и похваливают этих диверсантов?
— И так бывает, — усмехнулся я. — Когда как, конечно. А вот лондонская «Таймс» совсем недавно, шестого октября, если не ошибаюсь, даже с уважением и чуть ли не с восхищением писала. Смертники взорвали мосты через реку Ваал, отрезали английские войска от тыла, принудили остановиться. А «Таймс» восхищается — какие смелые ребята! Буквально такие слова: это была одна из самых отважных диверсионных операций.
— Они могут, — буркнул майор. — Любят они дешевый объективизм изображать. Ну, это дело ихнее. Нам бы со своими делами справиться, а уж они пускай как хотят…
Вероятно, оттого, что в комнате было жарко и накурено, у меня начала болеть голова. Я сказал об этом Астахову.
— Пойдемте на улицу, — предложил майор.
— А телефон?
— Мы его на подоконник поставим. Через открытую форточку звонок услышим. Я часто так делаю, если вызова жду. Заодно и комната проветрится.
Мы накинули шинели и вышли на площадку возле дома, очищенную от снега. В небе блестели звезды, такие яркие, будто надраены были перед праздником опытным боцманом. Ночь казалась светлой и имела какой-то синий оттенок. Темнота мягко обволакивала постройки, скалы, сглаживала резкие очертания сопок. Вода залива, окаймленная белыми берегами, была аспидно-черной. Издалека долетали удары в колокол-рынду. На кораблях отбивали склянки. Слышались музыка, людские голоса, скрип шагов, но никого не было видно. В морозном воздухе звуки разносились на большое расстояние.
— Никак не могу привыкнуть к безлюдью, — сказал Астахов. — Я раньше в городах жил, привык к шуму. А тут каждый звук обращает на себя внимание.
— Вы разве недавно на Севере?
— Порядочно уже. Осенью сорок первого был ранен под Ленинградом. Потом из госпиталя направили сюда. И знаете, меня не покидает странное ощущение: здесь конец фронта, край земли. Не верится, что дальше ничего нет, только море, льды да снега. Вы бывали там, севернее? — махнул он рукой.
— Доводилось, — ответил я. — Мне тоже раньше странным казалось… Великая северная пустыня. Но это не совсем точно. Там ходят корабли. Хоть и редко, но ходят. На островах есть зимовщики.
— Кстати, — сказал майор, — ведь тут у нас стоит первый пограничный столб. Самый первый во всём Союзе. На берегу моря, на крутом обрыве. И ведь не пустили тут немцев через нашу старую границу. Так и задержали их возле столба, и отбросили теперь.
— Вот вам и край земли! Гордиться можно.