Тревожные будни
Шрифт:
Итак, для очередной кражи Швабе облюбовал большой магазин мехов. Он несколько раз заходил в него, присматривался к ценам, к мехам, к порядкам в магазине. Заходил он сюда и утром, чуть ли не первым, чтобы посмотреть, с чего начинается торговля, заходил перед самым закрытием, когда продавцы охапками уносили дорогие меха в подвал. Он подробно изучил распорядок работы магазина и даже знал, когда у какого продавца выходной. С самого начала он понял, что проникнуть в магазин через центральный вход невозможно. Во-первых, он охранялся вооруженным сторожем, а во-вторых, взламывать двери, выходящие на большую улицу, далеко небезопасно даже глубокой ночью. Внимательно осмотрев все прилегающие дворы, Швабе убедился, что в магазине нет черного хода. Вход был только один — центральный. И
Сначала пробили цементный пол котельной, с ним пришлось немало повозиться, особенно когда стало ясно, что без стука не обойтись. Но, прикинув, что до окончания работы еще далеко и к моменту кражи даже случайные свидетели забудут грохот из котельной, решили рискнуть. Все обошлось.
Приступили к рытью норы. Первое время землю выносили в сумках и сбрасывали в мусорные ящики отдаленных дворов, а в самой котельной яму маскировали железным листом и старой ветошью. Работали только днем и не более трех часов, чтобы не вызвать подозрения жильцов нижних этажей. Кстати, потом выяснилось, что многие из них не один раз слышали грохот в подвале, стуки, глухие удары, но не придавали им значения, полагая, что где-то идет ремонт. Тем более что стуки эти были слышны только днем и никому не мешали.
Как-то, придя через несколько дней на смену, преступники увидели на дверях котельной замок. Неужели подкоп замечен? Неужели за домом уже установлено наблюдение? Почти неделю к котельной никто из них не приближался. Но все было спокойно. Бросать же наполовину законченный тоннель было жалко — уж больно много физического труда потрачено на него.
Однажды Карпуша отправился к дворнику и представился работником московского коммунального хозяйства. Расспросив того о котельной, он выяснил, что истопник живет где-то в другом доме, но сейчас его в Москве нет — он уехал на три недели куда-то в деревню к родственникам.
Подкоп был закончен в субботу, а ночью преступники уже орудовали в подвале. Меха выносили в мешках за несколько ходок, стараясь выбирать дорогие, пользующиеся спросом изделия. Кстати, двух незнакомцев, которые подходили к сторожу просить огонька и угостили его папиросами, предварительно вложив в них сильный снотворный медикамент, тоже установили. Это был сам Швабе с одним из соучастников.
НИКОЛАЙ КОРОТЕЕВ
ДЕРДЕШ-МЕРГЕН
Задолго до назначенного времени я стоял на балконе гостиничного номера «Пишпека», как в старину назывался этот город, теперь столица Киргизии, — и смотрел вдоль двухкилометровой карагачевой пустынной аллеи бульвара Дзержинского. Солнце, едва поднявшись над горами, розово освещало заснеженный хребет Алатоо. Стояла ранняя даже для Чуйской долины весна, деревья еще не распустились, и серые ветви гигантов светились на чистой лазури неба. Ярко сияли вечнозеленые миртовые кусты около памятника М. В. Фрунзе.
Я уже многое узнал о человеке, который должен был прийти ко мне, и ждал его с редким нетерпением.
Абдылда Исабаевич родился в начале века. В шестнадцатом году, когда царские власти спровоцировали уход части киргизов из Прииссыккулья в Кашгарию, он волею судеб оказался там, был продан в рабство, прожил в рабстве у мельника-уйгура несколько лет, бежал, вернулся на родину уже после Октября. Беспризорничал, и, как многих мальчишек того трудного и сурового времени, на ноги Абдылду поставил человек, работавший
За пять минут до назначенного времени я увидел высокую стройную фигуру Исабаева меж деревьями в аллее. Минута в минуту он постучал в дверь номера. Мы сели за стол. Нас ждал чай — и черный и зеленый, — тогда я еще не знал вкусов Абдылды Исабаевича. Говорил Исабаев не столь словоохотливо, сколь точно. Я попросил его рассказать историю о Дердеш-мергене, столь поразившую меня. Его речь потекла вольно, непринужденно, безыскусно, как мне показалось.
— Этот самый Дердеш-мерген, — без предисловий начал Исабаев. — Дердеш — его имя, а мерген — по-русски охотник. Не просто охотник — великий охотник. Он был бедняк, работал кузнецом. Кузнец очень нужный, уважаемый человек в аиле. За много верст ездили к нему по делу, большим был он мастером. Сыновей имел — двух, двойняшек к тому же. Но родились они уже без него, когда его украли. Связанного, скрученного по рукам и ногам переправили через границу и заставили работать на банду басмачей. Пригрозили, что вырежут его семью. А Дердеш хорошо знал, что сделать это бандитам ровным счетом ничего не стоит. Имелся у басмачей даже специальный человек, который с удовольствием выполнил бы такое поручение. И не по злобе на Дердеша, а по характеру. Крохотный такой человечишко, пристрастившийся к убийствам. Звали его Осман-Савай. Самые гнусные казни, самые подлые дела поручал ему главарь банды басмачей Джаныбек-казы. Казы — это судья. Судьей был Джаныбек в царское время.
После революции собрал Джаныбек банду — самую грозную в Южной Киргизии. А когда изгнали басмачей из Советской республики, Джаныбек-казы базировался в Кашгарии, в Западном Китае. Там и обосновался бывший казы, собрал людей, бежавших от Советской власти — кулаков-баев, торговцев, духовенство, недовольных и обманутых, сброд всякий.
Имелся у курбаши — предводителя банды, — у этого самого Джаныбека, тайник, где держал он свои сокровища — все награбленное и захваченное в набегах. Складывались там и пришедшие в негодность японские и французские винтовки, которые продавали англичане. Плохо были обучены басмачи-джигиты у Джаныбека. С оружием обращались будто с палками — очень быстро выходило оно из строя. Только казы не бросал его, а берег. Знал, что рано или поздно найдет он оружейника, который приведет винтовки в порядок. Не один кузнец перебывал у него, но были они, наверное, безрукими и безголовыми. А курбаши хотел иметь искусного мастера, чтоб тот все мог сделать, чего ни захочет казы.
Мы прослышали кое-что о сокровищнице и оружейном складе Джаныбека, пытались найти его. Окрестные горы облазили, скалы осмотрели, пещеры и пещерки ощупали, но никак не могли обнаружить ни оружия, ни сокровищ, ни продовольствия, которое в ту пору ценилось выше золота и драгоценных камней, дороже самой ценной сбруи и изукрашенных мастерами-умельцами седел. И передавали взятые в плен басмачи, что находится тайник этот не в Кашгарии, а на территории нашей республики. Большего никто не знал. Мы — милиция — подумывали: «Уж не сказка ли этот тайник, не выдумка ли это самого Джаныбека, не желает ли он пустить нас по ложному следу... Да и китайцев, кстати, обмануть». Похоже было, и они искали склад: кому не хочется поживиться за счет ближнего, особенно если прячет он сокровища в чужом для него доме, потихоньку от самого хозяина.
Шло время. Мы уверились — существует тайник и находится на нашей, советской земле. Пленные показали: пятнадцать преданнейших джигитов своих велел зарубить Джаныбек, а именно они — божились сдавшиеся — долгое время и стаскивали в секретную казну золото, драгоценности, продовольствие и оружие, новое и старое, которое можно починить. И будто бы лишь четверо в многотысячной банде знали, где хранятся сокровища. Сам Джаныбек, старший сын курбаши, а третьего и четвертого и по имени никто не ведал.