Тревожные будни
Шрифт:
Понтяга, вздохнув, берется за перо. Тихонов набирает номер телефона — ответа очень долго нет. Наконец на том конце берут трубку.
— Простите, — говорит Тихонов, — нельзя попросить Владимира Константиновича Лыжина?
— Нету его! — решительно отвечает женский голос.
— А когда его можно застать?
— Позвоните ему на работу. Сейчас позвоните...
— Спасибо...
А Семен Иванович Понтяга тем временем заполняет своими показаниями второй лист. При этом потерпевший вздыхает, шмыгает носом и даже иногда приговаривает про себя: «А-шо-такоэ?.. Таки я не мог этого
Полковник Шарапов читает какую-то бумагу. Вот он кончил, сделал в левом верхнем углу косую размашистую роспись и сунул бумагу в коричневую панку с тисненой надписью: «На исполнение».
— Ну-с, я вас слушаю, — медленно говорит Шарапов сидящим перед ним Тихонову и Позднякову.
— Товарищ полковник, — начинает Тихонов, — материалами служебного расследования исчерпывающе доказывается, что инспектор Поздняков был отравлен неизвестным преступником с помощью сильного лекарственного препарата. В связи с этим прошу дальнейшее расследование прекратить и разрешить Позднякову приступить к исполнению обязанностей.
Полковник поднимается из-за стола, огибает его и, подойдя к окну, смотрит на улицу... И вдруг резко поворачивается к Тихонову:
— Все?
— Все...
— Отказываю! — Он возвращается на свое место, говорит значительно: — При расследовании любого криминального эпизода органы суда и следствия всегда интересуются судьбою похищенного... — Помолчав, будто невзначай, как о каком-то пустячке, спрашивает: — Чего там у тебя похитили, Андрей Филиппович?
— Пистолет «Макаров» и служебное удостоверение.
— А денег не взяли? — расспрашивает Шарапов с таким видом, будто впервые вообще услышал об этой истории.
— Никак нет! Денег не взяли...
— Много было денег с собой?
— Рубля два, — говорит Поздняков, отирая со лба пот.
— Ну, слава богу! — вздыхает с облегчением полковник. — Хоть деньги в целости остались... А вот что с пистолетом и удостоверением делать, прямо ума не приложу. У тебя, Тихонов, на этот счет никаких умных соображений не имеется?..
Тихонову остается промолчать, так как вопрос явно риторический.
— А то давай, — продолжает полковник, — расследование в отношении Позднякова прекратим, выпишу я сейчас ему записочки в оружейный склад и в управление кадров, и зашагает он отсюда гоголем, как настоящий инспектор, с пистолетом и удостоверением, а не как мокрая безоружная курица!..
— Я... я... я... никогда!.. — начинает прорываться из Позднякова, и мука невероятная написана на его лице.
Полковник стремительно приближается к инспектору:
— Давай-давай, Поздняков, скажи, что ты думаешь по этому поводу! А то молчишь! Мне ведь и неизвестно, может быть, ты считаешь, что я не прав, чиню тут над тобой, несчастным, суд и расправу, когда ты мне и слова сказать не можешь!..
— А-а-а! — с хрипом выдохнул Поздняков и обреченно махнул рукой.
Полковник возвращается за свой стол:
— На фронте войсковая часть за утерю Знамени и оружия подвергалась расформированию. Твое удостоверение, Поздняков, — это частица Красного знамени милиции, это знамя отдельной боевой единицы, название которой — сотрудник советской милиции. Властью рабочих и
— Что же мне делать-то теперь? — беспомощно спрашивает Поздняков.
— Преступников поймать! В бою вернуть свою честь и оружие! — Шарапов подходит к сейфу, вынимает из кармана кожаный мешочек с ключами, находит нужный, вставляет в прорезь... — Вот Тихонов берет тебя на поруки, так сказать, на свою ответственность... Ты подумай, чем он рискует... — Замок звякнул, отворилась полуметровой толщины дверь, и Шарапов достает с нижней полки какой-то сверток, кладет его на стол, запирает шкаф снова. — Только как же нам быть с оружием, если Тихонов тебя подключит к операции?
Поздняков глотнул слюну и сипло сказал:
— Да только бы нам выйти на них с товарищем капитаном Тихоновым... Я их голыми руками пополам разорву... — И руки его сцепились такой мертвой хваткой, что было ясно — действительно разорвет пополам...
— Вот это ты мне удружил, Поздняков! — усмехнулся Шарапов. — Мне ко всем делам не хватает только, чтобы преступники застрелили безоружного милиционера из его же служебного оружия. Успокоил! — Он разворачивает сверток — и внутри него оказывается видавшая виды кобура револьвера типа наган, давно уже снятого с вооружения. — Безоружным пустить тебя против заведомо вооруженных преступников я не могу, — говорит Шарапов. — А выдать тебе новый табельный пистолет не имею права. Да и, честно говоря, не хочу... — Говоря это, он точными, уверенными движениями расстегнул кобуру, вынул револьвер, когда-то черный, а теперь уже пообтершийся до стального блеска, покрутил барабан, пересчитал патроны. Потом вложил оружие обратно в кобуру, вышел из-за стола, подошел к Позднякову и протянул ее: — На, это — мой собственный. Два года мне на фронте отслужил, да и после, здесь уже, ни разу не подвел. Вернешь мне его, когда свой с честью отберешь... Свободны.
Поздняков прижимает кобуру к груди, у него появляется желание что-то сказать, объяснить, поблагодарить... Он несколько раз глубоко вздыхает, словно собирается нырнуть или сказать что-то никем не слыханное, но удается ему лишь выдавить из себя отчаянное:
— Э-эх! — И он решительно взмахивает рукой.
Тихонов за своим столом, Поздняков за приставным — пьют чай. По лицу участкового бродит блаженная улыбка.
— Эх, увидеть бы мне его только!.. — мечтательно говорит он.
Раздается телефонный звонок. Слышен мужской голос:
— Мне нужен инспектор Тихонов.
— Я у телефона.
— Ваш номер мне дала жена...
— Я вас слушаю.
— Моя фамилия Рамазанов...
— Здравствуйте... Григорий Петрович... — подавив изумление, говорит Тихонов.
— Я хочу сдаться, — говорит Рамазанов. — Но я хочу сдаться именно вам...
— Откуда вы звоните?
— Я уже здесь, внизу.
— Сейчас спускаюсь к вам! — И Тихонов выбегает из кабинета.