Тревожные облака. Пропали без вести
Шрифт:
Конечно же, это Камчатка: вдалеке белеет неприступная вершина Вилючинской сопки…
Как ни велик был страх перед темной скалистой громадой, грозившей катеру гибелью, слезы застлали воспаленные глаза Петровича. «Дошли, милые!
– ликовало его сердце.- Вот она, родная земля!..» Неподалеку мыс Поворотный, а севернее, в тридцати - сорока милях, Авачинская губа, Петропавловск, жизнь!
Петрович хотел крикнуть, но волнение сдавило горло, и он издал только сдавленный хрип. Он пополз к кубрику, а с востока снова налетел снежный буран, и, обернувшись в сторону берега, Петрович увидел только плотную снеговую завесу.
Сейчас он спустится в кубрик и скажет, что видел камчатский берег. Пожалуй, не поверят… Они сами захотят подняться наверх, дождаться просвета и своими глазами увидеть землю. Но ведь эта неприступная скалистая гряда несет им смерть, они не успеют пройти на север, в ближайшую бухту. Шторм гонит их на запад и неминуемо разобьет о прибрежные утесы. Можно срезать парус, спустить его, если хватит сил, за борт-пусть волочится за кормой!- и замедлить ход катера. Но при таком ветре через три, самое большее четыре часа их расплющит о скалы…
Петрович медленно сползает по трапу, забыв на палубе ведро…
В этот час на расстоянии двух миль от катера «Ж-257» прошли на север, в Петропавловск-Камчатский, рыболовные траулеры «Капитан Закхеев» и «Камчатская правда». Они шли из Охотского моря, с Явинской банки, и в снегопаде не заметили бежавшее навстречу скалам суденышко.
Петрович остановился на середине трапа.
Если объявить команде, что впереди по штормовому курсу катера скалистые обрывы мыса Поворотного, то каждый поймет, что их ожидает гибель. Они будут ждать ее несколько часов, тщетно пытаясь предотвратить неотвратимое… Нет, он не скажет им ничего. Пусть вся тяжесть ляжет на него одного. Он выдержит. Он должен выдержать…
– Петрович,- двинулся ему навстречу Виктор.- Давай ведро.
– Нету,- растерянно бормочет старпом.- Уронил… За борт… Нет снега…
Петрович плохо понимает самого себя. Что за вздор он несет? Нет снега? Кругом только снег, снег, снег…
Вправе ли он распоряжаться чужими жизнями? Он старший на судне, но из этого еще не следует, что ему дано решать за всех. Ведь дело идет о жизни и смерти.
– Чего колдуешь, Петрович?
– говорит Виктор.- Уронил, и ладно. Спускайся, Саша шоколадом угостит.
Виктор мешает ему сосредоточиться… Что же делать? Вот когда бы пригодилась машина! Только она и могла бы принести спасение. Но на машине давно поставлен крест… Да, убрать парус… В крайности, если руки не осилят узлов, разрубить шкоты и плетеные косички оттяжек. За борт и мачту и парус!
Он сползает наконец на жилую палубу.
– Рассуди, Петрович,- говорит Виктор, укладываясь рядом с Сашей.- Саша говорит: непременно надо учиться, морскую школу кончить, из одной практики хорошего моряка не бывает…
– Матрос, может, и выйдет,- соглашается Саша.- Но капитан или штурман дальнего плавания, главный механик не выйдет.
– Не всем же главными быть!
– замечает дядя Костя.
– Матросы тоже нужны,- невесело говорит Виктор.
– И матрос лучше ученый, чем темный,- упорствует Саша.- А у молодых мечта должна быть. Ну, не выйдет - другое дело…
– Пустое,- едва слышно говорит Воронков,- главное, человеку надо знать, что он в жизни сделал то-то и то-то. Точно надо знать…
– Что ж ты такого сделал?
– подзуживает механик.- Дома не построил, сада не посадил.
– А если я десять тысяч тонн угля сжег?!
– хрипит, волнуясь, кок.- А пекарь, к примеру, он что же, не человек? Ведь и он душу в свое дело вкладывает. Человек должен делам счет вести, хоть на уголь, или на соляр, или на пройденные мили: столько-то миль прошел… А как же иначе?
Саша говорит убежденно:
– Спасут нас - я в учебно-курсовой комбинат пойду, во Владивостоке. Какие люди оттуда вышли!
– Ребята!
– сдавленно кричит вдруг Петрович, ему уже невмоготу молчать.- Земля, родимые!.. Камчатка!
Все повернулись к нему: рехнулся он, что ли?
И тут же, отметая все сомнения, послышались частые гудки сирены.
Первым на палубу выкарабкался Виктор. За ним с ракетницей Саша и, наконец, Петрович, от волнения с трудом передвигавший ноги. В ста метрах от катера проходил траулер «Камчадал». Несмотря на снегопад, можно было прочесть крупную надпись на его борту.
Виктор дал ответный сигнал сиреной. Саша выпустил в небо зеленую ракету и, потеряв равновесие, упал на палубу.
Просигналив: «Подхожу!», траулер развернулся и стал осторожно сближаться с катером. У борта «Камчадала» толпились люди. Кто-то швырнул на палубу катера выброску. Виктор схватил тяжелую веревочную грушу, но не смог подтянуть трос. Штормовая волна кренила катер, траулер тоже сильно раскачивало.
– Камчатка… Камчатка…- бормотал Виктор и плакал, как ребенок,- родная земля…
«Камчадал» повторил маневр. Второй раз выброску схватили все трое, навалились на нее, вцепились руками. Петрович и зубами впился в пахнущий мазутом канат, но канат упрямо, как живое существо, уполз из-под них и упал за борт. Катер ткнулся в борт траулера и форштевнем сделал в нем вмятину.
Штормовой ветер сносил и катер и траулер к каменистому берегу, и люди на «Камчадале» то и дело поглядывали на запад, на скрытые снегопадом скалы.
В третий раз сделал «Камчадал» циркуляцию. Выйдя с наветренной стороны, траулер переменными ходами сблизился с «Ж-257», и на кренившуюся палубу катера с «Камчадала» спрыгнули двое - боцман и матрос.
– Откуда вы?
– спросил боцман, поразившись их виду.
– С «Подгорного»,- спокойно ответил Петрович.- С Парамушира.
– Чого ж вас туточки носит?
– изумился боцман.
Петрович растерянно махнул рукой:
– Нас давно носит…
А Саша, уверенный, что его поймут, добавил: