Тревожный берег
Шрифт:
— Ну как, сержант?
— Нормально! — весело крикнул Русов, забыв обо всем на свете, и стал стягивать гимнастерку.
Впервые карабкаясь по теплым ноздреватым, как пемза, камням, он вышел точно к уступу на обрыве. Распрямился, почувствовал пьянящую радость высоты, услышал резкие крики проносившихся над головой чаек, увидел машущих руками ребят. «Не дрейфь, сержант!» Он и не дрейфил. «А что, если сразу крутануть одно сальто? Нет, лучше в другой раз». Благоразумие взяло верх. Он сгруппировался и, резко оттолкнувшись, привычно бросил свое тело вниз…
Вынырнул под восторженные крики. Светловолосый
Что это было? Победа? Поражение? Утвердился ли он как командир в их сознании? Вгорячах могло показаться, что четверых солдат покорил и завоевал он сразу. Но даже и в этом случае был еще и пятый. Солдат третьего года службы, «старик», как он себя величал, Филипп Бакланов. Он спал в домике. Он не любил рано вставать.
Каменистый грунт успел прогреться, вобрать в себя солнечное тепло, и от рыжей, давно пожухлой травы, от итого жалкого земляного ковра, с трудом прикрывавшего утес, на котором стоял локатор, пышело жаром.
Андрей нагнулся, попробовал ногтем бумагу, которой был плотно обкручен жгут станционных кабелей. Бумага хрустнула, прорвалась, обнажив черное, сытое тело резинового кабеля.
— Бумага есть? — спросил Русов у стоящего рядом в вольной позе Рогачева.
— А шут ее знает. Кажется, есть. До осени эта выдержит, а под дожди сменим.
— Нет, надо сменить, — не согласился Русов, — хрупкая, сухая стала. Достаточно искры… И траву бы вокруг объектов не мешало бы, а?
Рогачев натянуто улыбнулся, досадливо поскреб затылок. «Работая» под простака, согласился:
— Оно, конечно, не помешает, ежели как начальство прикажет…
Андрей строго взглянул на него из-под панамы: «Кончай, брат, шутить!» Рогачев — малый не глупый, понял по взгляду. Пояснил уже серьезно:
— У Кириленко надо спросить. Оя у нас специалист по травам. Можно ли такую «проволоку» косить…
Рогачев сорвал прямую, жесткую травинку, пропел ею по бумажной обертке кабелей:
— Что еще будем смотреть?
— Да все, пожалуй. Завтрак когда?
— А сейчас спросим. — Рогачев сложил ладони рупором — Ваня! Вань!
Из-за сарайчика, там, где струился синий дым летней почки, показался раздетый до пояса Кириленко.
— Завтрак скоро? — прокричал Рогачев, и в ответ тотчас прозвучало:
— Треба трошки подождать!
— Говорит, надо немного подождал… — «перевел» Рогачев и пояснил, что Кириленко всех украинской речи обучил — хочешь не хочешь, а понимать научишься.
Ветер тонко пел в параболических ситах антенн, воздух дрожал и густо струился.
— Привет начальству! — прозвучало за спиной.
Собственной персоной явился Бакланов. Протягивая руку и здороваясь с Русовым, пошутил:
— Первый сдал — второй принял? — И, не дожидаясь отпета, с интересом вгляделся в Русова: — Слушай, что я сейчас слышал?! А может, ты Тарзана играл в одноименной картине? И не признаешься? Будь другом, в обед покажи еще разок. Неужели аж с того прыгнул, а, Володька? — Бакланов указал на мысок внизу, на тот самый, с которого час назад прыгал Русов. Рогачев подтвердил. Все так. Именно с него.
Русов с интересом наблюдал за Баклановым — давненько не стриженным, загорелым и крепко сбитым парнягой, во всем облике которого не было и намека на то, что он военнослужащий. В трусах и панаме, сдвинутой на затылок, он мог бы с успехом сойти за рабочего-геодезиста, за туриста-дикаря. Удивительно, как могут перевоплощаться люди! Когда приезжал командир роты, перед ним стояло воинство, солдаты по форме, при ремнях, застегнутые на все форменные пуговицы, а Воронину что-то не нравилось, чем-то он был недоволен. А сейчас? Ефрейтор Рогачев отличается от рядового Бакланова разве что тем, что он еще в выцветшей майке и в брюках.
Я, сержант Русов, одет как положено, в ботинках и панаме. Частности? Случайность? Вряд ли — внутреннее содержание. Сержант смотрел на этих двоих беседующих с ним солдат и думал: «Ребята, кажется, неплохие. Общительные, веселые. Как повернуть их лицом к делу, к службе?.. Разве дело в том, чтобы заставить их в сорокаградусную жару ходить по всей форме?.. Дело не хитрое… Можно приказать и шинели надеть. Выполнят. Может, побунтует кое-кто, побурчит, а прикажу — наденут, никуда не денутся… Так в чем же дело, над чем ты, брат, голову ломаешь? Нужен воинский порядок? Нужен. С чего начать? А вот с нее, с формы одежды…
Брать круто сразу или, может, как-то разъяснить, напомнить? Где же золотая середина?»
— О чем думаешь, Андрей? О чем закручинился?
— Девчонку небось в Морском оставил?
— Да так… Нет у меня в Морском девчонки.
— Ничего, Андрюха, служить-то всего несколько месяцев осталось. Дембель не за горами.
«Как он запросто перешел на „ты“, Андрюхой стал звать… Рогачев для него просто „Володька“. Да, Бакланов здесь по-прежнему всем правит и крутит. Значит, начинать надо с него. С него, а глядя на то, как я осажу их „вожака“, приутихнут, сделают выводы и остальные. Была бы веская причина… Глупо, пожалуй, я сегодня вел себя, точно мальчишка, выступал перед ними. Вот, мол, как я умою прыгать и нырять, вот какой я ловкий… Удивил их? Конечно удивил. А Бакланов просит потешить его перед обедом, показать еще раз. Ну уж дудки! Надо себя брать и руки. Прежде всего себя».
— Ты что, всегда такой серьезный или напускаешь на себя?
— Я, что ли?
— Ну да, ты.
— Напускаю, конечно, но в общем — серьезный.
Все засмеялись. Приятно, когда сержант умеет шутить.
— Ничего, служба у нас тихая, воздух отличный. Помотаешь, Андрюха, отойдешь душою, — успокоил Бакланов.
6
Случай поставить Бакланова на место вскоре представился.
Ночью, как и до этого, была работа, но станцию выключили сравнительно рано, что-то около часу ночи.