Трезуб-империал
Шрифт:
— В мусоре тоже придется покопаться, — заметил Сквира.
— Обязательно, — не прекращая своей работы, ответил Козинец.
— А что за ящик? — капитан стукнул ногой по стенке.
— Пустой. Старый, довоенный еще. Внутри банки. Тоже старые, таких теперь не лабают. И тоже пустые. Отпечатки только Рыбаченко.
Сквира нагнулся и поднял ящичек. Крепкие еще стенки были выкрашены изнутри и снаружи под вишневое дерево. За многие годы краска выцвела. Сверху налипли грязь и известка. На одной из стенок изнутри можно было еще прочесть надпись полуосыпавшейся позолотой «Raszewski i Syn. Sklep. Wlodzimierz Woly'nski, 1939».
—
— «Рашевский и сын. Магазин. Володимир», — бегло перевел Козинец, лишь на мгновение оторвавшись от мойки.
В ящике, занимая где-то треть объема, стояли две пустые банки с притертыми крышками. Больше всего они походили на аптекарскую посуду. Во всяком случае, формой. Сходство дополнял темно-коричневый цвет стекла.
— Что здесь хранилось? — спросил Сквира.
— Черт его знает. Может, это от бабки осталось? В наследство?
Капитан вернул ящик обратно.
Рядом было мусорное ведро. Несколько скорлупок яиц, картофельные очистки, две пустые консервные банки. Из-под всего этого на Сквиру смотрело знакомое лицо. Рева. Даже здесь — Рева.
— Рева? — Северин Мирославович указал пальцем в ведро.
Василь Тарасович заглянул внутрь.
— Некролог в газете.
Сквира кивнул. Козинец показывал ему этот выпуск на похоронах.
— Видно, эта статья его добила, — буркнул лейтенант.
В прихожую заглянул участковый. Он жестом поприветствовал Северина Мирославовича и опять вышел на улицу. Капитан, которого почему-то тяготил разговор с Козинцом, последовал за ним.
Двор тонул в темноте. Лишь «Москвич» сиял электрическим светом. Все дверцы автомобиля были распахнуты, багажник открыт, капот поднят. Кто-то из криминалистов ползал внутри.
Ребята из Луцка не халтурили. Сквира в очередной раз порадовался, что не стал полагаться на местных милиционеров и вызвал бригаду специалистов.
У калитки кипела своя жизнь. Милицейские машины, местные и из Луцка, запрудили переулок. Перевозка уже уехала. Несколько зевак, несмотря на ночное время, топтались у забора. Молоденький милиционер стоял у калитки и с важным видом предлагал всем разойтись.
Воздух был свежим, прохладным. Капитан несколько раз глубоко вдохнул, выпустив изо рта облака пара. В голове стало проясняться. Даже тревога по поводу предстоящего звонка Чипейко понемногу рассеялась.
Сало стоял рядом, благодушно сложив руки на животе.
— Вы курить? — спросил его Сквира.
— Воздуха глотнуть. Это вы к запаху крови привычные, а я тут еле держусь…
Они помолчали.
— Жалко Генку, — сказал Сало. — Не думаю, что он был совсем уж пропащим. Молодой, да. Бесился, да. Ничего, женился бы, детьми обзавелся и, глядишь…
— Возможно, — не стал спорить Сквира. — Вы что же, сегодня вечером разыскивали его?
— Разыскивал. Кто ж знал, что тут такое…
— А что случилось? Или просто плановое посещение?
— Его девушка… бывшая девушка, Бронислава Ващенко, оборвала все телефоны. Мол, Гена ей позвонил. Случилось что-то страшное, ищите его.
— А что случилось? Что эту Брониславу так… ну… напугало?
— Генка ей позвонил и сказал, что очень виноват, что жизнь теряет всякий смысл…
Вот она, предсмертная записка! Своеобразная, конечно, но это именно она! Только Рыбаченко вместо того, чтобы писать, позвонил…
Сквира невольно выпрямился и в возбуждении сделал несколько шагов по двору.
— Во сколько она вам позвонила? — резко обернулся к участковому капитан.
— В шестнадцать пятьдесят…
— И вы сразу сюда приехали?
— Какое сразу! Разве по таким делам, да еще и по телефонному звонку, сразу приезжают? Но Бронислава набирала меня каждую минуту, в трубку рыдала. Я не выдержал и в восемнадцать десять был здесь. Понятно, никто мне не открыл…
— Машина была во дворе?
— Генкина машина? — задумчиво протянул участковый, вспоминая. — Да! Была!
— Капот был теплый или холодный?
Сало пожал плечами.
— Я не проверял. Я не думал…
— Ворота были закрыты?
— Да, конечно, — кивнул участковый. — Незапертые я заметил бы.
— Видели здесь кого-нибудь? Может, по улице кто проходил?
— Вроде нет, — неуверенно ответил Сало.
— Эх, Генка, Генка… — пробормотал Сквира и вновь повернулся к участковому: — А разве Гена не расстался с Брониславой?
— Кто их, молодых, разберет? — Сало покачал головой и вздохнул. — То разбегаются, то звонят друг дружке. Эта Бронислава прибежала сюда почти одновременно со мной. Я как раз обход дома заканчивал. Кричала, плакала, в окно пыталась лезть…
— В какое окно? — встрепенулся капитан.
— Ну, я это так, — участковый слабо улыбнулся, отчего его вислые усы раздвинулись, — фигура речи. Просто по стеклам барабанила, Гену звала.
— А он, я так понимаю, к этому времени уже мертвый был…
— Да… Если бы знать!
Они замолчали, глядя в темное, беззвездное небо. Ветра почти не было, и неподвижные тучи тяжелым одеялом нависали над городом.
Володимир, автотранспортное предприятие № 2, 08:25.
Сквира сидел, устало откинувшись на спинку сидения «бобика». Смертельно хотелось спать, но уснуть не получалось.
На коленях лежала лекция Ревы. Третья страница. Еще тридцать пять осталось…
Орест Петрович упорно не хотел переходить к сути. Раз за разом он возвращался к тому, что к маю 1323 года галицко-волынская правящая династия казалась крепкой, а государство — незыблемым. Правил державой со столицей в Володимире правнук Данила Галицкого Андрий. Был он крепким мужчиной немного за тридцать. И он сам, и его подданные, и соседи были совершенно уверены в том, что володарь Руси будет оставаться на троне еще не один десяток лет. И уж, конечно, не сомневались в том, что у него впереди достаточно времени, чтобы родить сына. А то и нескольких сыновей. У Андрия был вполне здоровый младший брат Лев. Естественно, законный наследник. Были наследники и у наследника — дочь Буша и ее муж Любарт-Дмитро, сын литовского князя Гедемина . Подрастал Болеслав, сын сестры Марии и сохачевского князя Тройдена . В общем, в королевстве были володарь, находившийся в расцвете сил, и множество наследников, уже давно вышедших из возраста, когда опасны детские болезни. Это прочное здание не могло рухнуть, и все же оно рухнуло…