ТРИ БРАТА
Шрифт:
– Мне нужно домой.
– Ничего, подожди минутку.
– А что?
– Выходи вечером на улицу, погуляем немного.
– Нет… не знаю… – оторопев от неожиданного предложения, ответила Гинда. – Я договорилась пойти к подругам.
– Выходи. Я буду ждать тебя. А к подругам сходишь в другой раз, – не отставал от девушки Танхум.
Но Гинда ушла, ничего не ответив.
Танхум постоял немного, надеясь получить ответ, но Гинда даже не обернулась и ушла домой.
Танхум тоже пошел было, но тут же вернулся и встал против дома Боруха, подстерегая момент, когда Гинделе появится снова. Простояв впустую около получаса, он поплелся домой. Дома он принялся чинить и гладить свои прохудившиеся штаны, причесываться, прихорашиваться и, как только стемнело, вышел на улицу, не теряя надежды еще раз встретить Гинделе.
Шагая по единственной улице Садаева, Танхум издали услышал девичий гомон и смех. Вскоре несколько голосов затянули песню. Танхум не раз слышал эту песенку, и ему легко было, почти не напрягая слуха, уловить каждое слово:
Мальчишки милые, постойте,Танхум приблизился к девушкам. Одна из них первой заметила его, перестала петь и сказала:
– Девушки, сотский идет.
– Он нас хочет к уряднику отвести, – насмешливо крикнула другая, и все громко расхохотались.
– Чего вы боитесь? Я уже давно не сотский, да если бы и был сотским, не стал бы обижать таких хорошеньких девушек и не отказался бы от их компании, – пошутил Танхум. – А уж одну из вас я охотно выбрал бы себе в невесты.
Девушки еще пуще рассмеялись. И только одна, не поднимая глаз, сидела в сторонке. Присмотревшись, Танхум узнал Гинду. Он попытался привлечь ее внимание острым словцом, вызвать улыбку на лице, но напрасно: она продолжала молча сидеть на своем месте и даже не взглянула в его сторону.
Когда Танхум был сотским, он привык покрикивать на людей, отдавать приказы, привык, чтоб его слушались. А тут – подумать только – какие-то девчонки в грош его не ставят, даже смеются над ним.
Как оплеванный, поплелся Танхум домой и долго не мог успокоиться. Пуще прежнего хотелось повидать Гинду, погулять с ней, побеседовать. И наконец, набравшись храбрости, он пошел к ней домой, но сразу войти не решился. А тем временем Борух, увидев во дворе постороннего человека, вышел как был, без пиджака, в одном жилете, и узнал Танхума. Неожиданное появление парня очень его удивило. Он никак не мог взять в толк, зачем это сотский ни с того ни с сего объявился у него во дворе. Танхум по удивленному виду Боруха понял, что тот ждет объяснений. Не придумав ничего, Танхум прямо, без обиняков спросил:
– Гинда дома?
– Гинда? – переспросил Борух. В его голове никак не укладывалось – как это так Танхум пришел к его дочери?
– Гинда? – еще раз переспросил он. – А зачем она тебе?
– Да так. Вот проходил мимо, ну и решил ее проведать. А разве она занята?
Борух не знал, что ответить, как быть. Но сразу оттолкнуть парня ему не хотелось – мало ли что бывает, может, тут Гиндина судьба. И, широко раскрыв дверь, радушно пригласил гостя:
– Заходи.
Увидев. Танхума, Гинда растерялась, не знала, куда деваться от смущения, и, чтобы хоть немного оправиться, прийти в себя, ушла в соседнюю комнату.
Ее старшая сестра Миндл, после смерти матери ставшая хозяйкой дома, засуетилась, быстрехонько накрыла скатертью стол и, придвинув гостю стул, незаметно вышла.
Скрылся куда-то и Борух, и Танхум на некоторое время остался один. Он начал было оглядывать бедную, но уютную комнату со всей ее незатейливой обстановкой, но тут в дверях появилась Гинда, и Танхум забыл обо всем на свете. А девушка и впрямь была хороша. На ее круглом полудетском лице со слегка вздернутым носиком застыла улыбка, щеки горели от смущения, она не смела поднять глаз.
Танхум вынул из кармана горсть подсолнухов, высыпал их на стол, предложил Гинде. Ему очень хотелось завести с ней разговор, но он не знал, с чего начать. Наконец, прервав напряженную тишину, он решился.
– Почему не берешь семечек? – спросил он. – Грызи, они жареные, вкусные, – настойчиво твердил он.
Гинда взяла горстку подсолнухов и начала потихоньку щелкать их.
Танхум пристально смотрел на девушку, в ее серые глаза, украдкой окидывая жадным взглядом тугие яблочки грудей, охваченных простенькой ситцевой кофточкой.
Незаметно Танхум ближе придвинулся к Гинде. Ему очень хотелось погладить ее загорелые руки, но он не посмел. Ее дыхание щекотало ему лицо, наполняло сердце неизъяснимым теплом, очарованьем. Казалось, этим непривычным чувствам тесно было в груди Танхума, они рвались наружу.
Откуда-то, быть может, из того палисадника, где Танхум повстречал сегодня Гинду, донеслись говор и смех – кто-то затянул песню.
– Пойдем, погуляем, – предложил Танхум, но Гинда отказалась:
– Не хочется.
Танхум понял, что она стесняется показаться с ним перед подругами или вообще хочет отвязаться от него. Но он и не подумал с этим считаться – ему приятно было сидеть возле полюбившейся ему девушки, отказываться от нее он и не думал.
– Ну что ж, нам и здесь посидеть неплохо, – уступчиво сказал он, но Гинда напряженно молчала и все время оглядывалась, будто ждала кого-то.
Танхум вынул из кармана еще горсть семечек и настойчиво стал угощать ими Гинду, думая, что бы такое ей рассказать, чем заинтересовать ее, привлечь внимание.
И тут он вспомнил рассказы своего отца о том, как их сосед Патипыч увидел однажды в степи золото, как это золото исчезло, пока он бегал домой за мешками. Рассказ этот в свое время так заинтересовал Танхума, что он и в Садаеве, и во время своих скитаний в поисках работы не упускал случая спросить у прохожих, не может ли повториться такое чудо и верно ли, что случается людям находить клады. Мало того, нередко ему самому чудилось, будто где-то впереди на его пути сверкает золото, но стоило ему приблизиться, и оно исчезало, как и в рассказе отца о незадачливом Мохэ Патипыче. Он даже видел сны о кладах. И вот один из таких снов он решил пересказать Гинде, выдав его за действительное происшествие, приключившееся с ним.