Три часа между самолетами
Шрифт:
– Тебя это так... так глубоко задело?
– Еще бы! Я...
– Он вдруг сообразил, что они стоят в двух шагах друг от друга и он говорит так, словно и сейчас влюблен в нее, а она смотрит на него - и ее губа полураскрыты, а глаза затуманены.
– Говори, - сказала она.
– Стыдно признаться, но мне приятно тебя слушать. Я не знала, что ты тогда так страдал. Мне казалось, что страдала только я.
– Ты!
– вскричал он.
– Неужели ты не помнишь, как бросила меня возле аптеки.
– Он рассмеялся.
–
– Совершенно не помню. Мне казалось, что это ты бросил меня.
– Ее рука легко, словно в утешение, опустилась на его руку.
– У меня наверху альбом с фотографиями, я его не открывала целую вечность. Пойду разыщу.
Минут на пять Дональд остался один и думал, как безнадежно по-разному люди помнят одно и то же событие и еще, что взрослая Нэнси столь же пугающе влечет его к себе, как влекла девочкой. За полчаса у него в душе появилось чувство, которого он не испытывал с тех пор, как умерла жена, и не надеялся, что еще испытает когда-нибудь.
Сидя рядом на кушетке, они открыли альбом. Нэнси поглядывала на него и счастливо улыбалась.
– Это все-таки так приятно, - сказала она.
– Так приятно, что ты такой милый и так красиво вспоминаешь обо мне. Знаешь что?.. Знала бы я это тогда! Когда ты уехал, я ненавидела тебя!
– Как жаль, - мягко сказал он.
– Теперь - нет, - успокоила она его и добавила внезапно: - Поцелуй меня, и давай помиримся... Вот так верная я жена, нечего сказать, заметила она через минуту.
– А ведь я, как вышла замуж, целовалась раза два, не больше.
Он был взволнован, но еще больше смущен. Кого он целовал? Нэнси? Или только память о ней? Или эту милую робкую незнакомку, которая тут же отвернулась от него и перевернула страницу альбома?
– Погоди, - сказал он.
– Я не успеваю разглядеть фотографии.
– Больше не надо. Я и сама не каменная.
Дональд произнес одну из тех банальностей, которые могут значить и очень много, и ничего.
– Правда, ужасно будет, если мы влюбимся друг в друга снова?
– Перестань!
– Она рассмеялась, часто дыша.
– Все прошло. Это была минута. Минута, которую мне надо забыть.
– Не рассказывай мужу.
– Отчего же? Я рассказываю ему все.
– Ему будет неприятно. Никогда такое не рассказывай мужчине.
– Хорошо, не буду.
– Поцелуй меня еще, - вырвалось у него, но Нэнси перевернула страницу и радостно показывала ему фотографию.
– Вот ты, - воскликнула она.
– Смотри!
Он поглядел. Маленький мальчик в коротких штанишках стоит на пристани, позади него видна парусная лодка.
– Я помню тот день, когда тебя снимали.
– Она с торжеством рассмеялась.
– Снимала Китти, а я потом стащила у нее карточку.
Первую минуту Дональд не узнавал себя на фотографии, потом пригляделся и окончательно убедился, что это не он.
–
– Нет, ты. Мы ездили в Фронтенак, вспомни, в то самое лето, когда мы... ну, когда мы лазили в пещеру.
– Какую пещеру? Я был в Фронтенаке всего три дня.
– Он склонился к слегка пожелтевшей фотографии.
– Нет, это не я. Это Дональд Бауэрс. Мы были немного похожи.
Теперь она глядела на него во все глаза, откинувшись назад, как-то сразу отдалившись.
– Но ты и есть Дональд Бауэрс!
– воскликнула она. Ее голос звучал громче.
– Хотя нет. Ты Дональд Плант.
– Я так и сказал, когда звонил.
Она вскочила, ее лицо исказилось.
– Плант! Бауэрс! Что я, с ума сошла? Или это виски? Я немного выпила перед тем, как ты приехал. Стойка! Что я тебе наговорила?
Он переворачивал страницу альбома, стараясь сохранить невозмутимость индейца.
– Ничего особенного, - сказал он. Перед его глазами снова и снова мелькали картины, в которых не было его: Фронтенак - пещера - Дональд Бауэрс.
– Все-таки это ты меня бросила!
Нэнси говорила с другого конца комнаты.
– Никому об этом не рассказывай, - сказала она.
– Пойдут слухи.
– А рассказывать-то и не о чем, - неуверенно ответил он. И подумал: "А ведь она и правда была испорченная девчонка".
Его вдруг охватила жгучая бешеная ревность к маленькому Дональду Бауэрсу - его, который навсегда покончил с ревностью. В пять шагов он оказался рядом с ней, и словно не было ни этих двадцати лет, ни Уолтера Гиффорда.
– Поцелуй меня еще, Нэнси, - сказал он и встал на одно колено возле ее кресла, положив ей руку на плечо. Но Нэнси отпрянула.
– Вы опоздаете на самолет.
– Ерунда. Я могу полететь на другом. Какая разница!
– Пожалуйста, уходите, - холодно сказала она.
– И постарайтесь понять, каково мне сейчас.
– Неужели вы совсем меня не помните, - вскричал он, - неужели забыли Дональда Планта!
– Помню. Вас я тоже помню... Но все это было так давно.
– У нее снова стал чужой голос.
– Такси вызовите по номеру Крествуд, восемьдесят четыре восемьдесят четыре.
На пути в аэропорт Дональд все время покачивал головой. Он уже пришел в себя, но не мог до конца понять, что произошло. Только когда самолет, взревев, устремился в черное небо и они, оторвавшись от земли, сами стали маленькой планетой, отрезанной от остального мира, он подумал, что этот случай чем-то напоминает их полет Пять ослепительных минут он жил, как безумный, сразу в двух мирах. Неразделимо и безнадежно смешались в нем двенадцатилетний мальчик и тридцатидвухлетний мужчина.
А еще он многое потерял за эти часы между рейсами, но вторую половину жизни человек постоянно что-то теряет, а потому, вероятно, это было не так уж важно.
1941