Три черепахи
Шрифт:
Они были постарше Шальнева. Вероятно, не из пополнения, как он, а уже старые солдаты полка. Шальневу хотелось познакомиться с кем-нибудь из старых.
— Здорово, гвардейцы! — бойко сказал он.
— Здорово, если не шутишь, — ответил один из них, с аккуратными усами, и посмотрел на Шальнева.
— Что скажешь? — спросил другой.
В эту минуту Шальнев заметил того самого солдата, которого он вел в атаку на холм. Солдат стоял, окруженный молодыми ребятами из пополнения, и что-то рассказывал им.
«Видно, он забыл свой страх там, перед холмом», — подумал Шальнев
— Кто? — спросил усатый. Шальнев показал.
— Ну и что?
Шальнев красочно рассказал все, что случилось на снегу перед коричневым холмом, и закончил так: — А сейчас вон какой смелый!
Солдаты, слушавшие его, переглянулись, и тот, что был с усами, спросил: — Слушай, война, ты давно в полку?
— С нынешнего дня, а что?
Солдаты расхохотались. — А то, — сказал усатый, — этот самый мужик в нашем полку второй год, а в нашей роте с лета парторгом. Хотя мы тут почти все беспартийные. Пока только комсомольцы…
Шальнев уставился на парторга. Тот заметил его, оставил ребят и подошел.
— Ну что, парень, держаться возле тебя или не надо?
Шальнев, глядя на носки своих сапог, ответил: — Пожалуй, больше не надо.
И он подумал, что, наверное, у парторга в детстве был такой же случай, как у него, когда он с приятелями заблудился в лесу…
Следователь Степанов, которому Басков передал Чистого и Брыся, сказал полушутя-полусерьезно: — Всех переловил, радоваться надо, а ты что-то, брат, невесел.
— Всех не переловишь, — механически отшутился Басков, а сам подумал, что Степанов угадал: невесело.
У Баскова были дела и пострашнее, и видел он негодяев омерзительнее Чистого, и истинно благородных людей, так же не приспособленных к жизни, как Игорь Андреевич Шальнев, но умевших постоять за себя в трудную минуту.
Он трезво сознавал специфику своей работы: сыщик на то и сыщик, чтобы ходить по стопам преступников и ощущать их смрадное дыхание. Но он не переносил пороки и вожделения своих подопечных противников на все человечество.
Распутывая дело Брыся — Чистого, он прикоснулся к вещам, о которых прежде не ведал, и это хоть немного, но все же обогатило его опыт. Он подружился с полковником Серегиным, которого глубоко уважал, и ему блеснул издалека свет простой души — няньки Матрены, отраженный памятью знавших ее.
Так отчего же невесело ему?
Устал, конечно, в отпуск пора. Но это, так сказать, обычная годовая цикличность. Нет, не в том причина…
Басков не принадлежал к числу тех, кто, рассмеявшись, тут же себя суеверно одергивает: «Ох, не к добру, не было б беды». Зато, когда ему было безмотивно тоскливо, он непременно доискивался до мотива и всегда его находил. А сейчас не получалось…
Может, жалость заговорила в нем жалость к Шальневу, к его изломанной судьбе? Отчасти. Но Шальнев и сам повинен в том, что с ним приключилось, не надо быть таким размазней в пятьдесят с лишним лет.
Может, горчит осадок, оставшийся в сердце от общения с не преступившими закона, но не менее несимпатичными Баскову, чем преступники, личностями — Зыковым и Ниной Матвеевной Мучниковой?
«Не мудри, — сказал себе Басков. — Жизнь есть жизнь. И не всегда тебе должно быть весело».
СКАТЕРТЬ НА ТРАВЕ
Глава 1. СКАЗКА ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ
Всякий бы признал: картина была великолепна. Все это походило на сказку, но не для детей, а исключительно для взрослых. На круглой полянке, окаймленной нежно-зелеными кустами орешника, на самой середине ее, расстелена на траве скатерть, даже и накрахмаленная, в синюю и красную клетку.
На скатерти стоят бутылки — водка, коньяк, ликер. На бумажных белых тарелочках — что угодно для души: семга и осетрина, икра черная и колбаса копченая. А вокруг скатерти сидит прекрасно настроенная компания, семь человек: три красивые молодые женщины и четверо мужчин, из которых красивым и молодым можно считать только одного, но зато остальные три обладают иными, не менее ценимыми достоинствами. Сидят, как полагается, попарно, и вроде бы седьмой — лишний, но это нисколько не нарушает общей гармонии.
Ее нарушает разве что разнокалиберность стаканчиков, из которых вкушается нектар, то есть упомянутые выше водка, коньяк и ликер. Так как, выражаясь трафаретно, вокруг буйствует июнь, а идет только пятый час пополудни и на небе ни облачка, то на полянке жарко. Женщины одеты в разноцветные купальные костюмы, молодая кожа атласно блестит на солнце, и на них приятно смотреть. Мужчины в плавках, и на мужчин можно не смотреть, потому что в этом мало интересного, однако женщины смотрят на них с удовольствием, а может быть, и с известной любовью, ибо они достойны женского внимания.
Лишь один одет в том, в чем приехал, — коричневые вельветовые брюки и синяя рубаха с закатанными по локоть рукавами. Он — седьмой лишний, и это выглядит несколько странно, потому что именно он молод и не слащаво красив. На него женщины часто бросают более чем нежные взоры. Для купальных костюмов есть в числе прочих еще и тот повод, что совсем рядом, в тридцати шагах, течет неширокая, но очень глубокая речка, которую у горожан принято называть не по ее настоящему имени, а просто Маленькой, в отличие от Большой, в которую она впадает и которая течет через город.
Этот берег Маленькой крут и высок, обрыв этажа в два, но под обрывом у воды тянется узкой полоской песчаный пляж, а в обрыве протоптаны наискосок пологие спуски-лесенки. За речкой на том берегу — необозримые ровные дали, и оттуда ветер приносит душистые охапки неведомых в городе запахов: идет сенокос. А на этом берегу, отступя от речки подальше, но не настолько, чтобы у воды не было слышно свиристенья, щелканья и чириканья озабоченных птиц, которые, наверное, докармливают своих птенцов первого выводка, дремлет под солнцем густолистый лес. Через два дня, в субботу, здесь будет людское столпотворенье и гам, но сегодня среда, рабочий день, и потому вокруг ни души. Одна из женщин, блондинка с удивительно голубыми глазами, сказала низким голосом своему соседу, очень упитанному брюнету лет сорока, давно начавшему лысеть: