Три цвета любви

Рой Олег

Из-под расстегнутого полушубка и закрывавшей горло черно-белой клетки виднелся синий трикотаж, изрядно застиранный и поблекший. Во времена Димовой и Ленькиной юности такие курточки с застежками-молниями именовались почему-то олимпийками, хотя плотная ткань, насквозь синтетическая, для спортивных занятий не годилась вовсе. Впрочем, для спорта олимпийки использовать жалели, они считались если не вершиной модного шика, то чем-то к нему близким. Носили их невзирая на пол и возраст и с чем попало, вплоть до шелковых платьев. Хотя теоретически к подобной курточке-кофте прилагались еще такие же штаны. Вроде бы даже с белыми лампасами.

Штаны на «лешем» оказались обычные – ватные. Ну да, по лесной чаще шкандыбать – самое оно.

Такому

сказочному персонажу, пусть и в выпадающей из образа арафатке, подобало бы носить заношенные до лохматости стоптанные валенки. Серые или серо-коричневые. И чтоб на одном из них – кривоватая кожаная латка, пришитая через край крупными неровными стежками. Но на ногах у «лешего» красовались стильные зимние кроссовки. Высокие, почти новые, неправдоподобно яркие: пронзительно-синие, с оранжевыми и белыми вставками. Совершенно ослепительные и чудовищно неуместные. Откуда бы у деревенского деда – даже если он не леший, а просто местный житель – подобная роскошь? Должно быть, кто-то из рыбаков-охотников, таких же, как они с Ленькой, «с барского плеча» пожаловал. Егерь-то, владелец избушки, скорее всего, не только Леньку привечает. Сколько им там, егерям, платят? А тут какой-никакой приварок.

Сказочный же дедуля, надо понимать, контролирует процесс. Хотя, может, просто так, для собственного развлечения лезет не в свое дело. Ишь развопился как. Словно чужаки в его собственную избу приперлись. И расположились, да. Классный экземпляр!

Дим воровато, не поднимая руки от кармана, направил на гостя телефон – потом в жизни не простил бы себе, если бы не сфотографировал столь колоритное явление. Ладно арафатка, их сейчас все подряд носят, но кроссовки, надо же!

И воняло от дедка почему-то не лесной чащей и даже не перегаром – а бензином. Современный такой… леший.

Джою дедок не понравился. Набрасываться на непрошеного гостя пес, конечно, не стал – не дурак, – но поднялся со своего места, подошел поближе, остановившись шагах в десяти (или в двух прыжках, если вдруг что) от незваного гостя, гавкнул басовито. Не залился лаем, как цепные пустобрехи, а – обозначил присутствие. Подумав, для убедительности еще и рыкнул – тоже без особого азарта, но убедительно. Дим на всякий случай сделал и общий кадр: слева напрягший плечи Джой, справа «леший» в ослепительных кроссовках.

Зато Ленька гостю будто бы даже обрадовался. Или просто привычка «налаживать контакты» стала у него уже автоматической? Диму, чей бизнес (при всей, в общем, успешности) на фоне Ленькиного холдинга и в микроскоп было не разглядеть, эта способность друга казалась удивительной. Вот как можно улыбаться всем подряд – и чтоб улыбка не выглядела «американской»? Пластмассово-фальшивой то есть. Впрочем, Ленька вообще уникум. Все ему – игра, шуточки, как будто так и не вырос из двенадцати лет. Однако все готовы под его шуточки тут же плясать. Как под дудку Крысолова. Вот и сейчас Джоя осадил небрежно, почти смеясь:

– Фу на тебя! Ты как себя ведешь? Человек пришел, а ты на него бочку катишь. Ай-яй-яй!

Пес тут же повалился на бок, картинно раскидав лапы по сугробу, – и вовсе, мол, я ни на кого никакую бочку не катил, птичка пролетела, вот я и гавкнул.

– Да вы проходите, он больше не будет. – Ленька приветливо улыбнулся «лешему» и повел рукой в сторону избушки. – Чайку с нами выпьете?

– Чайку? – не то недоверчиво, не то недовольно буркнул дедок.

– Ну или не чайку, найдется и что иное, если пожелаете.

Друг рассыпался перед затрапезным гостем так, словно тот был потенциальным инвестором, готовым под соответствующее настроение вложить в дело пару-тройку миллиардов. Вот Ленька и создавал «соответствующее настроение». Очень похоже. Или наоборот – словно заговаривал зубы потенциальному конкуренту (еще не ведающему, что он таковым является), дабы усыпить бдительность. А после – ам, и нет конкурента.

Интересно, акулы улыбаются

своей добыче?

Дим редко вспоминал, что Ленька – акула. Хотя поди такое забудь. Владелец гигантского холдинга, поднявшийся – и не пропавший, как большинство тогдашних, – в лихие девяностые. С мелочи начинал, с книгообмена. А сейчас – владелец заводов, газет, пароходов. Газет, правда, в Ленькиной собственности вроде бы не имелось. Но вот насчет пароходов Дим уже не был так уверен. И нате вам – расшаркивается перед обтерханным, хотя и колоритным местным «лешим».

Именовался тот вполне подходяще: Трифон Кузьмич. Виски ему не понравился:

– Дык самогон он и есть самогон. Благодарствуйте, конечно, за угощение, но нам бы чего попроще. По-нашему чтоб… ну там красненького могем или беленькой, еще лучшее. – Он так и выговаривал «лучшее», с ударением на предпоследнюю «е». Экий посконный дедуля, подумал мельком Дим, удивительно, что такие нынче еще остались. В двадцать первом-то веке!

Хотя внутри егерской избушки двадцать первый век казался куда менее реальным, чем посконное «лучшее». Даже широкая лавка под окном была накрыта вытертым гобеленовым ковриком с лебедями – экая древность. Спинкой лавке служил длинный, набитый душистым сеном мешок. И, честно, такого удобного сиденья Дим в жизни, кажется, не встречал, какие там анатомические диваны, что ты!

«По-нашему» у Леньки в рюкзаке тоже нашлось – прозрачная тяжелая литровка «беленькой» (явно недешевой, хотя Дим в водке и не разбирался).

– От это совсем другой коленкор!

Ленька осторожно поинтересовался:

– Трифон Кузьмич, а что это мы с вами раньше-то не встречались? Я к Семенычу (так звали егеря) не первый год наезжаю, а вас не припомню.

– Дык я тут живу-то всего третий год. У меня дом в Брянской губернии. Ну был то есть. Тут, вишь, кака история вышла. – Кузьмич повозился, устраиваясь поудобнее: когда еще выпадет возможность поведать свою историю свежим слушателям? – Дочурка моя с зятем фермерствовать надумали. Надоело им, вишь, в городе. И то – чего там, в Брянске, ловить? Даже еще и не в самом Брянске. В столицу ехать, карьеру делать (он так и сказал «карьеру делать») поздно уже, не молоденькие, свои детки взрослые, все выучились, все при деле каком-нибудь. Да и кака там карьера у продавщицы да у электрика? Не, зять у меня рукастый, не токмо электрик, он и столярку, и сантехнику всякую – все могет. А тут, вишь, домик их под снос обозначили – трасса, что ли, какая-то там идет, не то еще другое строительство. Квартирку взамен выделили, ясно дело, но они-то привыкшие собственным домом жить: огородик там, курочки, козочка, иногда свинок подращивали. В земле-то оба умеют копаться, в квартире им тесно и душно. Ну я им свою хату и отдал, а сам сюда, к куму перебрался. Он тоже вдовый, осьмой год уж, кум-то, ему тож одному куковать невесело. А вдвоем мы ого-го! Кум-то, пока один куковал, сильно по этому делу поплыл… – Дедуля щелкнул себя по кадыку. – Я ему мозги-то прочистил, ты чего, грю, на погост раньше срока собрался? Погоди пока, не время. И – завязал кум! Не то чтоб начисто, тут у нас совсем без этого дела тоже никак. Но аккуратно потребляет, в плепорции. С морозу там или с устатку. Хозяйство его вдвоем налаживаем. Вот крышу прошлым годом перекрыли, нонешним – баньку бы подновить надобно.

Початую литровку дедуле отдали с собой.

От свежего воздуха и длинного-длинного дня Дима сморило рано. Ленька еще возился, приготовляя что-то к завтрашнему действу и шикая на лезущего под ноги Джоя, а Дим подремывал. Как будто на теплых волнах качался. Качался, качался, качался… Стуки, возня и шорохи наконец смолкли, но обступившая его тишина почему-то не убаюкивала, а наоборот. Да и тишина была не совсем тишина. Даже посыпавший вдруг снег шептал за окнами довольно явственно. Переговаривался с принесшим его ветром, постукивал мелко в окна, позванивал стеклами, поскрипывал досками ветхого крылечка…