Три цвета любви
Шрифт:
Вот почему одним все, а другим – шиш с маслом? За что этой Леле такой муж?! Ну выглядит прекрасно, и что? Если бы у Анжелички были такие наряды да походила бы она к косметологам всяким и визажистам, тоже красоткой бы смотрелась, может, еще и получше! Но где ж таких деньжищ набрать! А эту, прости господи, небось, еще и бесплатно обслуживают. Хозяйский приятель, бугай с татарским лицом и немецкой фамилией, владелец здоровенного салона красоты, не просто так в их хоромах (весь шестой этаж – одна квартира, уму непостижимо!) вечно ошивается. Дома ли «сам», нет ли, ему без разницы. Не иначе к хозяйке клинья подбивает. А может, уже и подбил… Да, скорее всего, и дети-то не от Валентина Григорьевича – ведь ни Платон, ни Ульянка на него ничуть не похожи. Правда, они и друг на друга не похожи, хоть и близнецы…
Галина Терентьевна вернула на лицо привычную улыбочку: не ровен час обернется вертихвостка. Заметит, нажалуется мужу – и прощай, место, прощай, служебная квартирка!
Нет, не обернулась.
Леля забыла про консьержку, едва оказавшись в кабине лифта. А доехав до шестого этажа, улыбнулась облегченно. Подумаешь, свекровь! Подумаешь, старуха сумасшедшая! Какие, право, все это пустяки!
– Привет, я дома! – прошептала она.
Дверь мягко, почти беззвучно, щелкнула за спиной. Леля улыбнулась.
Привычка здороваться с порога осталась с тех времен, когда Платон и Ульяна еще жили здесь, да и Ленька бывал дома чаще (или это только сейчас так кажется?). И каждый, приходя, «докладывал» тем, кто уже тут. Теперь квартира часто встречала пустой тишиной. Но Леля все равно здоровалась: дом – тоже живой. И он отвечал. Вот и сейчас на ее «привет» улыбнулся неведомо откуда взявшимся солнечным лучом, пробудил искорки в глубине подзеркальника карельской березы, зажег на мгновение радугу в цветных стеклах люстры, зазолотил мех забытой на вешалке дубленки.
Улыбнувшись, Леля взялась за дубленку – надо в гардеробную убрать, нечего тут пылиться, – и тут на кухне что-то звякнуло. Как будто там домовой объявился. Эх, вот если бы и вправду – домовой! А еще лучше – Ленька! Но он, разумеется, так рано вернуться не мог. Он всегда укатывает на свою рыбалку ранним субботним утром, а возвращается, когда воскресенье уже собирается превратиться в понедельник. А если бы все же каким-то чудом Ленька вернулся раньше, дом встречал бы ее не выдуманными солнечными зайчиками, а звонким лаем Джоя, его шумными радостными прыжками, мокрым языком, мотающимися во все стороны ушами. И запахом рыбы, конечно. Сейчас же дом пах как обычно – кофе и сухими травами. Леля капала из аптечных флакончиков с маслами на кусочки пемзы, и от них расходились волны – чабрец, тимьян, полынь, тысячелистник…
Не Ленька… И не Ульяна.
Отселяясь в подаренную отцом квартиру, здешние свои ключи дочь чуть не демонстративно выложила на подзеркальник (они и сейчас там, в ящичке, лежат), надумав же навестить, предварительно звонит. У Платона ключи есть, но он из Англии только через месяц прилетит – или когда там у них пасхальные каникулы? Почему-то в Европе пасхальные каникулы категорически не совпадают с русской Пасхой – как это вообще так?
Ай, да бог с ней, с Пасхой!
Она ведь точно слышала какое-то звяканье. Вот… опять… А что, если там… кто-то… Например, та жуткая старуха?
Леля знала, что она трусиха. Так же, как знала, что сейчас бояться было глупо. Откуда бы в их доме – с тройной системой защиты – взяться злоумышленнику? Никакую сумасшедшую старуху сюда не пропустили бы! И с какой стати злоумышленнику возиться на кухне? Но жутковатый холодок перехватывал дыхание и заставлял ноги дрожать. Словно в такт пушечному удару, про который ей подумалось: «так судьба стучится в дверь».
– А я тебе еще раз говорю, беда с девчонкой! – заявила картинно вставшая в проеме кухонной двери мамуля. Она всегда начинала свои речи именно так – словно подхватив давнюю какую-то беседу посередине, то бишь продолжая уже начатый (хотя бы только в ее собственных фантазиях) разговор. – Я ее вчера видела.
Питер – город, в сущности, небольшой, и ничего удивительного в том, что вышедшая «на променад» мамуля наткнулась на свою внучку. Но Екатерина Александровна явно была этой встречей недовольна.
– С однокурсницами, вероятно, – недовольно, почти презрительно продолжала она. – Сидят, представляешь, стайкой на ограждении – прямо воробьи. И курят. Все. Но курят – ладно, это так, от молодого нигилизма. Но ведь сейчас начало марта! Под ногами лед, представь, какой камень холодный! Она ж себе все там застудит, кто ее потом замуж-то возьмет?
– Мам, не начинай, а? – попросила Леля без особой надежды на успех. Давным-давно пора было изъять у мамули ключи, но Леле все никак не хватало на это смелости. Леньку, что ли, попросить?
– Чего не начинай? – продолжала возмущаться Екатерина Александровна. – Ты мать или где? Кто будет за ней следить, если не ты? И главное – только девицы ведь сидели, ни одного мальчика!
– Мамуль! Это филфак, какие мальчики, их там полторы штуки! Да и те не так чтоб презентабельные.
– Ты не оправдывайся, ты головой подумай! Кроме мальчиков с факультета, есть же еще какие-то варианты! И кто, кроме тебя…
Подробно объяснив Леле, что ее «равнодушие» доведет до того, что Ульяна останется старой девой, мамуля переключилась на ведение домашнего хозяйства. Почему Леля не наймет уже горничную – а лучше нескольких – и кухарку, как можно самой на кухне возиться, нищая, что ли?
Это было смешно, конечно. Подумаешь, королева в изгнании! Словно родилась во дворце, а вот теперь вынуждена… снисходить. Да, какие там дворцы! Мама родилась в маленьком мордовском поселке с шелестящим названием Атяшево и в Питер перебралась уже взрослой. Однажды, рассердившись на тринадцатилетнюю Лелю, бросила зло: «Я ради тебя старалась! С тобой недельной на руках на обратный поезд рванула, только чтобы тебе свидетельство о рождении в Питере выдали! Намучилась чуть не до смерти! Другая бы ценила, а ты!» Что такого особенно ценного в питерском свидетельстве о рождении, Леле было непонятно. Какая разница? Но историю о том, как Екатерина Александровна, поехав навестить мать, раньше срока произвела на свет ребенка и приложила героические усилия, чтобы ликвидировать последствия этой неприятности, Леля даже Леньке не рассказывала. Все думали, что она родилась в Питере! Мама хранила их «страшную» тайну, потому что родиться «там», а не «здесь» ей почему-то казалось чуть ли не постыдным. Леле же от этой тайны было весело.
– И дизайнера по интерьерам давно пора пригласить, – продолжала раздавать руководящие указания мать.
Нет, ей-богу, это в самом деле было смешно. Интересно, в Атяшеве есть дизайнеры по интерьерам?
– В спальню непременно нужно что-то розовое… – щебетала Екатерина Александровна, уже стоя в дверях. – Ну или персиковое. Сразу на двадцать лет помолодеешь.
Пока что Леля чувствовала, что постарела. Может, не на сорок, все-таки Екатерина Александровна сегодня держалась «в рамках», но лет на двадцать точно.