Три дня до небытия
Шрифт:
Газета лежала на гравии у самых ворот, но Маррити уже заметил зеленый «Рамблер» и, медленно пройдя мимо газеты, не сводя взгляда с машины, отпер замок. За рулем сидел, тоже уставившись на Фрэнка, тот самый седой старик, который вчера заехал к ним на дорожку, но тут же дал задний ход и скрылся.
Маррити толкнул ворота и вышел на улицу, направляясь к водительскому окну. Оно было опущено.
Фрэнк не успел и рта раскрыть, как заговорил старик:
– Она позвонила мне вчера рано утром. Разрешила взять ее машину.
Маррити уставился на морщинистое
– И вы разбили окно в кухне и влезли к ней, чтобы взять ключи, – догадался он. – Кто вы? И зачем приехали сюда?
– Приехал, чтобы… – старик вроде бы тронул дверную ручку, но сразу передумал выходить. Откинулся на спинку сиденья. – Это не так просто объяснить.
Голос у него был хриплым, как у застарелого курильщика и пьяницы.
– Я Дерек Маррити.
У Маррити закружилась голова, в желудке похолодело. Он отступил назад, чтобы не потерять равновесие, но ответил ровным голосом:
– Вы – мой отец?
– Да, я. Твоя бабушка… моя мать… послушай, парень… она сказала, мне лучше… сказала, что для всех будет лучше, если я уйду. Тогда, в 55-м. Теперь она умерла и не сможет больше меня шантажировать. Я мог бы убить ее и остаться – может, так и надо было, но как убить собственную мать?
– Ты убил мою мать.
Старик выдохнул сквозь стиснутые зубы.
– Черт возьми, мальчик, разве я знал? Я высылал твоей бабке деньги, чтобы она передавала Веронике. И письма. Думаю, твоя бабка оставляла деньги себе, а письма выбрасывала. На нее похоже.
– Ты оставил с ней своих детей.
– А ты бы предпочел приемную семью? Разве Грамотейка плохо о вас заботилась? Не забывай, она не предвидела, что Вероника покончит с собой.
Фрэнку захотелось рассказать этому старику о пьяных, безнадежных последних днях Вероники – и захотелось, очень захотелось выслушать его ответ, но здесь, на улице, было не место. Вместо этого он спросил:
– Кем был отец Грамотейки? Как на самом деле звали Просперо?
Старик покачал седой головой.
– Тебя это не касается, мальчик. Пусть будет Проспер О.
– Альберт Эйнштейн, – подсказала из тени за приоткрытой калиткой Дафна.
– Даф! – прикрикнул испуганный Маррити, шагнув к ней, – Тебе здесь нечего делать. Это…
– Твой отец, – закончила за него Дафна. Она была еще в пижаме, стояла на гравии босыми ногами. – Ты представил себе Альберта Эйнштейна, скажешь, нет, пап? Старого ученого со всклокоченными волосами.
Она вышла за ворота в холодный косой луч и, подойдя к отцу, взяла его за руку.
– Почему Грамотейка вас шантажировала? – обратилась она к старику.
– Даф, – взмолился Маррити, – мы ведь не знаем, кто этот человек. Иди, подожди меня в доме!
– Хорошо. Но он наверняка твой отец – очень на тебя похож.
Дафна выпустила руку Фрэнка и, миновав ворота, побежала обратно, вверх по дорожке.
Маррити невольно покосился в сторону человека за рулем, хотя по его взгляду тот мог заметить, что Фрэнку замечание Дафны не польстило.
Однако его отец сидел, зажмурив глаза и нахмурившись, словно у него вдруг схватило живот.
– Ты в порядке? – окликнул его Маррити.
Старик открыл глаза и промокнул их рукавом нейлоновой куртки. Потом глубоко вдохнул и выдохнул.
– Надеюсь, надеюсь. Что она сказала?
– Сказала, что ты на меня похож.
– Подбородок Маррити, – сказал его отец с горькой улыбкой, – и в глазах, мне кажется, что-то есть, и в переносице. Посмотри на фотографии Эйнштейна тридцатых годов.
– Я думал, мы ирландцы.
– Мой отец, может, и был – или кем там Фердинанд приходился Миранде, моей матери. А вот звали его не Маррити – это девичья фамилия твоей бабки, только она добавила второе «р», чтобы звучало по-ирландски. Фамилия венгерская, сербского происхождения. Кажется, я не первый никудышный отец в нашей семье. Правда, у меня – я в этом абсолютно уверен – не было выбора. – Он открыл и снова закрыл рот, а потом добавил: – Мне жаль. Не могу выразить, как мне жаль.
Маррити ответил колкой улыбкой.
– Может, и жаль. Только жалостью уже не поможешь.
Помолчав, его отец кивнул.
– Наверно, не поможешь. Пустишь меня в дом?
Маррити даже удивился.
– Нет, конечно! Можем как-нибудь встретиться – оставь мне свой телефон. Между прочим, отсюда тебе лучше уйти пешком, я запомнил номер машины и намерен сообщить об угоне.
– Пустишь меня? – повторил старик. – Вчера умерла моя мать… твоя бабушка.
Маррити насупился. Ему не хотелось бы задавать больные вопросы при Дафне, но, может быть, для начала они смогут обойтись и без больных вопросов. А если прогнать старика сейчас, он может больше и не вернуться, и ему будет нестерпимо больно – опять.
Маррити тяжело вздохнул.
– Конечно, ты можешь зайти. Но обещай мне, что как только я скажу, что тебе пора, ты не будешь устраивать сцен и просто уйдешь.
– Согласен.
Берт Малк, пригнувшись под откинутой крышкой капота арендованного «Форда LTD» на противоположной стороне улицы через несколько домов, не рискнул выпрямиться, чтобы взглянуть вслед Маррити и старику из зеленого универсала; впрочем, он заметил, что старик хромает, и логично предположил, что идут они в дом к Маррити. Девочку, выбежавшую из дома в пижаме и после короткого разговора вернувшуюся обратно, Малк успел рассмотреть.
Он положил на радиатор ящик с инструментами и сделал вид, что возится с клеммами на аккумуляторной батарее. Малк простоял так уже десять минут, то склоняясь над мотором, то садясь за руль, словно пытаясь завести машину. Вскоре придется уехать.
Поселок располагался за пределами Сан-Бернардино: здесь не было ни светофоров, ни тротуаров. Малк стоял на клочке травы, примятой и изрытой колесами. В доме, перед которым он припарковался, окна и дверь были забиты фанерой, а на дорожке громоздился коричневый мусорный бак едва ли не больше самого дома.