Три дня до небытия
Шрифт:
С восточного конца улицы к нему медленно приближался синий BMW. Малк склонился над аккумулятором, словно высматривая на устройстве ржавчину.
BMW проехал мимо, моргнул тормозными огнями у дома Маррити, но миновал и его. В заднем окне тускло отражался солнечный свет. Машина притормозила у знака остановки на западном конце квартала и свернула направо.
С бесстрастным лицом он принялся швырять инструменты обратно в ящик. Пора убираться, подумал он.
Женщину, сидевшую рядом с водителем, он четыре минуты назад видел на пассажирском месте в «Хонде Прелюд», медленно проехавшей, между прочим, в том же направлении, с востока на запад.
7
Бомба (ивр.).
Малк защелкнул ящик с инструментами и убрал рычаг, поддерживающий капот. Пора было убираться.
– Я помню эти пожары, – сказал Маррити-отец, глядя поверх крыши на белое небо на севере.
– Нежно высокую синюю урну небо наполнит огнем, – проговорил Маррити, вольно цитируя Эмерсона. Он спешил в дом и злился, что приходится поджидать хромающего отца.
Фрэнк уже открывал кухонную дверь, когда отец кивнул на валявшийся на траве видеомагнитофон.
– А вот это мне незнакомо, – сказал он.
– Сгорел, – коротко пояснил Маррити. – Вероятно, что-то с проводкой.
Когда старик неуклюже прохромал внутрь, он прикрыл за собой дверь.
– Даф! У нас… гости.
В дверях кухни появилась Дафна, она успела сменить пижаму на зеленый комбинезон поверх белой футболки – она явно ожидала, что отец приведет старика домой.
– Я тут объясняю, – продолжал Маррити, – что у нас вчера видеомагнитофон сгорел от короткого замыкания. Ты дверь в спальню закрыла, коты не выберутся?
Девочка кивнула и обратилась к деду:
– Сгорел вместе с фильмом внутри.
– Да? – отозвался Маррити-отец. – Какой фильм?
Он расстегнул молнию на оливково-зеленой куртке «Мемберз онли», и Маррити отметил, что на ней еще не разгладились складки, и рубашка с длинным рукавом в красно-белую полоску тоже была еще ненадеванной, помятой в местах сгибов. Маррити стало интересно, не оставалось ли в доме Грамотейки наличных.
– «Большое приключение Пи-Ви», – ответила Дафна.
Отец Маррити никак не мог пристроить свою куртку на спинку стула.
– Я… – начал он хрипло и, откашлявшись, продолжал, – надеюсь, не из видеотеки?
– Нет, наш, – сказал ему Маррити. – Кофе сварить?
– Кофе, – рассеянно отозвался старик. – Кофе… – он, моргая, смотрел на сына. – Нет, я так давно на ногах, что мне обедать пора. Рюмочка «Южного комфорта» со льдом меня бы подкрепила.
Маррити отметил, что вокруг старика витал странный запах – смесь жвачки «Джуси фрут», сигаретного дыма и водки. Водка в восьмом часу утра, подумал он, и ликер на закуску? Если старика по пути отсюда остановит полиция и предъявит пятьсот вторую, сочтут ли меня виновным в том, что я наливал ему спиртное? Поняв, что ему все равно, Маррити щедро плеснул в стакан янтарного ликера.
– Лед в холодильнике, – сказал он, протягивая выпивку, – возьми сам.
– А мне можно подкрепиться? – спросила Дафна.
– Нет! – сказал старик.
– Нет, – улыбнулся дочке Маррити. – Садись, но чтоб тебя было видно, но не слышно.
– Ладно-ладно.
Дафна уселась за стол, как и Маррити; его отец, бросив в стакан пару кубиков льда, занял стул, на котором висела его новенькая куртка.
Старик, откинувшись на спинку, осматривал кухню, и Маррити поймал себя на странном желании: запретить ему разглядывать вещи, которые они с Люси и Дафной собирали годами: кофейные чашки и посудные полотенца с котами Клибана, календарь с кошками на двери кладовки, набор солонок и перечниц с картинками из мультфильмов на верхних полках. Впрочем, может быть, старик завидовал такому обжитому дому – выглядел он совсем бесприютным.
Наконец он перевел взгляд на Фрэнка.
– Не дело – давать ребенку спиртное, – со всей серьезностью заметил он.
– Что у вас с ногой? – спросила его Дафна.
– Под машину попал, – ответил старик, как будто рассердившись на вопрос.
– Грамотейка звонила тебе вчера? – спросил Маррити. – Как ты узнал, что она умерла?
Старик поднял глаза на Маррити.
– Я начал беспокоиться и позвонил в полицию Шаста. Когда она звонила мне оттуда, то говорила, что ей кажется, она скоро умрет, а машину и все остальное отдает мне. Да и одно то, что позвонила…
Маррити понял, что не верит отцу. Может быть, – подумалось ему, – это он ее и убил! Хотя нет, он никак не успел бы вернуться из Шаста, разбить ее окно и забрать ключи.
– Ты, – обратился старик, очевидно к Дафне, хотя смотрел он в свой стакан, – спросила, чем она меня шантажировала. Умер один человек, и вместе с ним пропала некая сумма, а у нее имелись улики, указывающие на меня. Может быть, она даже верила в мою вину. Но она шантажировала меня не ради денег, она хотела только одного – чтобы я уехал и ни с кем из вас больше не контактировал. Я бы почти наверняка попал в тюрьму – меня очень ловко подставили. Мне приходило даже в голову, не она ли… – старик не договорил и неловко ухватил свой стакан, его пальцы несколько раз ловили воздух, не дотягиваясь на пару дюймов. Все же он дотянулся до ликера и сделал большой глоток.
Маррити заметил, что Дафне не терпится задать вопрос, и спросил за нее:
– Почему она хотела, чтобы ты уехал, исчез?
– Это… при девочке нехорошо говорить, – с запинкой проговорил Маррити-отец. – Ну… я женился на твоей матери отчасти, самую малость, чтобы доказать самому себе, что… способен любить женщину. В пятидесятых годах другого выхода и не было. Получилось… не очень удачно.
Старческое лицо покраснело, он сделал несколько жадных глотков и, почти присвистнув, выдохнул сквозь зубы.
– Так твоим отцом был Альберт Эйнштейн? – быстро спросил Фрэнк. – И моим дедом?
– Ты, кажется, уже сам знаешь, – осторожно отозвался старый Маррити.
– А зачем из этого делали такой секрет? Я до вчерашнего дня даже намека никогда не слышал. В Британской энциклопедии Грамотейка не упоминается, и сама она ни словом не обмолвилась.
– Грамотейка родилась в 1902, до того как Эйнштейн женился на ее матери. Видишь ли… слишком скандальная история. Он хотел стать профессором, а это ведь была Швейцария девятнадцатого века. А спустя какое-то время к этой лжи и к новому имени девочки все так привыкли, что не имело смысла ничего менять.