Три дня до небытия
Шрифт:
– Ничего себе хиппи, – сказал Лепидопт, эхом повторив слова бедняги Сэма, и поднялся с дивана. – Билет на самолет, чеки за бензин?
– Ничего такого, никаких ключей, ни наличных, ни банковских карт вообще. И еще она была босиком, Сэм не ошибся, и поблизости обуви не обнаружилось. Туда подъем неблизкий по пешеходной тропе, а на ногах у нее ни царапинки.
– Хм. И кто же у нее ближайшие родственники?
– Некий Фрэнк Маррити – с двумя «р» – и Мойра Брэдли. У Фрэнка код 909, это час езды на восток от Пасадены, а у Мойры 818, Пасадена.
Боззарис уже листал на кухне пасаденский телефонный справочник.
– Брэдли, – зачитал он. – Беннет и Мойра – помните «дядю Беннета»? Улица Альмараз, 106. По 909 в адресной книге ничего нет.
– Да, наверняка это тот «дядя Беннет», упоминание которого поймал Сэм, – кивнул Лепидопт. – Как раз перед тем, как «опустили могильную плиту». Пусть твой саян ищет Фрэнка Маррити. А потом увезите Сэма на Першинг-сквер. И не забудь снять голографический талисман.
– Не забуду. А ты бы связался с Тель-Авивом, чтобы нам прислали нового дальновидца.
– Свяжусь. Но я уверен, что такого, как бедняга Сэм, больше не будет. Сегодня же вечером пошлю е-мэйл Адмони.
Он не ждал ничего хорошего от передачи рапорта – в Моссаде жестко осуждали, когда саяним причинялся ущерб, не говоря уже о доведении до смерти. Однако Глатцеру было за семьдесят, а в таком возрасте сердечный приступ дело обычное.
– Как у нас обстоит с явочными квартирами в районе 909?
– Есть две оборудованные и оплаченные квартиры – в Сан-Бернардино и в Риверсайде, – ответил Малк. – Но, поверь, для дела такого рода лучше…
– Знаю, – перебил Лепидопт, – лучше вигвам.
– Именно. Мотель «Вигвам» на Шоссе 66.
– Начну с Фрэнка Маррити, – думал Лепидот. – Почти наверняка Глатцер «считывал» сегодня именно его: мужчина с маленькой девочкой.
«Историю Гека Финна рассказывает сам Гек Финн со своей точки зрения».
Ему вдруг стало лень читать следующее предложение, и Фрэнк Маррити уронил синюю тетрадку с сочинением на колени. Стопка таких же тетрадей лежала на столе рядом, но ровно в это мгновение Фрэнк решил сказаться завтра больным, поэтому они уже не угнетали его как раньше, когда он садился за проверку.
Он сидел в верхней гостиной, в кресле у холодного камина, а Дафна спала на диване перед подвешенным на стену телевизором. Она задремала под «Мэри Поппинс», и отец выключил телевизор. Девочка спала как будто спокойно, будить ее не хотелось.
Он набил трубку и выпустил облачко дыма в сторону томиков Диккенса на каминной полке. Руки уже не дрожали, но он все еще чувствовал тошноту.
Полтергейст? – размышлял Фрэнк, снова выпуская на поверхность мрачные, полубредовые мысли. Да, наверняка полтергейст. Девочка-подросток – ну, почти подросток – и когда она испытывает эмоциональный стресс, в доме что-то ломается или загорается. Интересно, кто-нибудь из детских психологов специализируется на… полтергейсте? Может, это одноразовое явление, и к утру все пройдет? И мы сможем обо всем этом забыть.
Один из котов, бесхвостый, серый с черным, драл когтями спинку дивана, уже изодранную в клочья его предшественниками, облюбовавшими диван.
– Нет-нет, Шац, – рассеянно проговорил Маррити, повторяя обычную фразу Дафны, – мы так не делаем. Мы об этом уже говорили, помнишь?
Что же это, черт возьми, за фильм завалялся у Грамотейки, если ребенок от него сходит с ума? Впрочем, Грамотейка, как видно, действительно собиралась сжечь кассету. Она бы никогда намеренно не причинила ребенку вреда. Никогда.
Маррити не хотелось произносить слово «полтергейст» при Дафне, потому что та уже смотрела фильм Стивена Спилберга с таким названием. В фильме духи контактировали с маленькой девочкой через телеэкран, а ему не хотелось, чтобы у Дафны развилась фобия телевизоров.
Его «Британская энциклопедия» – правда, 1951 года издания – кажется, подходила к феномену полтергейста серьезно. От статьи о психических исследованиях Фрэнк перешел к телепатии и ясновидению, но автор статьи, веривший, кажется, и в эти явления, не упоминал ни о чем похожем на психическую связь, установившуюся у Фрэнка с дочерью.
Эта связь, возникшая за последние два года уже после смерти Люси, до сегодняшнего дня проявлялась у них попеременно: примерно неделю отец улавливал кое-какие мысли Дафны, потом эта способность ослабевала, а через месяц Дафна на протяжении шести-десяти дней ловила некоторые из его мыслей. Пожалуй, нетелепатические периоды сокращались, а телепатические повторялись все чаще, пока сегодня не наложились один на другой. Прекратятся ли они теперь, после того как начались у них одновременно? Хотелось бы верить, хотя он был рад, что сегодня днем они с Дафной оказались на связи, когда начался пожар.
За ужином Дафна не доела свое мясо под соусом чили. Раза два она давилась, как будто ей тяжело было глотать, но Фрэнк поймал в ее мыслях картинку, где мелькнула ложка, зачерпывающая мозг из расколотого бритого черепа, черно-белая, а значит, не иначе как из того проклятого фильма, который она смотрела, и он не стал спрашивать, что с ней. Хотя, наверное, следовало.
Он давно так остро не жалел, что Люси умерла, оставив их с Дафной на произвол судьбы. Даже вдвоем родителям не просто растить ребенка. Ему вспомнились слова Честертона: «Ребенок лучше меня, однако я должен его учить; его страсти намного чище моих, однако я должен их контролировать».
Так или иначе, ногти у Дафны всегда были обкусаны до мяса, по крайней мере, в эти два года.
«Я делаю все, что могу», – подумал Маррити, примеряясь к этой фразе, и усомнился, часто ли он действительно делал все, что мог, и как надолго его хватало.
Завтра можно было вставать не по будильнику, поэтому Фрэнк налил себе еще виски, хотя лед в стакане давно растаял. Денег за завтрашнюю лекцию он тоже не получит.
Зато под кирпичами в Грамотейкином сарае лежит золото, подумал он. Возможно…