Три дня из жизни Филиппа Араба, императора Рима. День второй. Опять настоящее
Шрифт:
– А среди них нет ли случайно известного всему миру Железняка? Волнительно мне как-то стало…
– Во флоте эти Железняки ещё, может, и остались. Но поскольку от них за версту несёт ржавчиной, то, как только таковые прибывают в Колизей, мы их тут же вычисляем… вынюхиваем – и сразу под нож безо всяких разъяснений прав и обязанностей! Железнякам сюда вход воспрещён! Как нет тут мест и для актёров, для могильщиков и тех, кто прежде работал
– Я смотрю, тут полно инострани! – голова императора вертелась, словно на шарнирах.
– Послов мы уважаем и уваживаем, места им выделяем, нам по регламенту положено так делать. С остальными зарубежными гостями – ох, бяда! Их стало жуть, как много! Да и разобрать стало сложно, кто из варваров теперь гражданин Рима, а кто – обычный заезжий турист или иностранный агент. Нынче инострань садится куда попало… или даже куда ни попадя… в зависимости от тугости и тучности своего кошелька. Коррупция, понимаешь ли, на всех уровнях… на всех этажах и ярусах нашего общества! Как ржавчина всё железо разъела! Всё до вас и без вас насквозь прогнило! Бяда: таков груз и ответственность нашего государства, начавшего с малого и возросшего до того, что величина его становится ему уже в тягость. Ох, и много вам работы в державе предстоит! Такие Авгиевы конюшни вычистить! Но зато при вас непременно всё станет хорошо!
– А говорил, что в твоей кассе нет откатов!
– В моей нет! Коррупция повсюду, но только не в Колизее! Лишь я и моя контора, живя в обществе, от него свободны!.. Это эквиты-всадники, а порой и сенаторы… да что там лукавить… большинство и тех, и этих понапокупают в кассе билетов пачками по госцене, а потом через третьи руки втридорога ими спекулируют! Так грязные состояния себе сколачивают, а потом выводят свои сокровища в офшоры Персии!
«Кто возьмёт билетов пачку, тот получит… водокачку», – вспомнил император, всю жизнь
– А где твой бухгалтер? – Филипп словно намекнул на то, что хотел бы после окончания дня неформально побеседовать с тем, кто может знать больше, чем сам шеф амфитеатра, и при удачном расположении ночных звёзд, оказавшись в пыточной, быстро развяжет язык, раскроет рот и изложит реальную картину дел.
– Хорошего бухгалтера найти нынче трудно, поэтому мой уже несколько лет числится в федеральном… эээ… в общеимперском розыске, – понурившись, тяжело вздохнул директор Колизея. – Может, при вашем счастливом правлении его наконец-то снова вернут в Колизей?
Император вдруг разглядел, что у его визави вытянутое лицо и миндалевидный разрез глаз.
«Совпадение? Не думаю!» – смекнул Филипп.
*****
Юпитер и прочие римские Боги городу сегодня благоволили: ни испепеляющей жары, хоть и тепло, ни двух капель дождя, а о снеге в августе и мечтать не приходилось.
«Надо как-нибудь принести Громовержцу жертву. А заодно, пожалуй… и Христу, – мельком подумал Филипп. – Столько дел! Столько дел! Когда же на всё время-то сыскать?»
Рим веками поглощал в себя солнце и молельные руки, обращённые к Юпитеру, но прошло уже больше двухсот лет, как в великой империи выкристаллизовывался другой тренд, у которого всё никак не получалось стать государственным мейнстримом.
Какая ложа удобнее и краше?
«Когда, подняв свой взор к высоким небесам,
Я вижу этот месяц молодой,
Встаёт передо мной изогнутая бровь
Той, с кем один лишь раз
Мне встретиться пришлось!.. »
Отомо Якамоти
Вид из императорской ложи на арену был если и не сказочным, то стопудово великолепным и восхитительным.
«А ведь и точно! У меня действительно самая лучшая ложа!» – мысленно согласился с внешним миром император, но тут его взгляд сначала ненароком скользнул, а потом цапанул и зацепился за каменные вместилища напротив, на том же нижнем этаже-ярусе:
Конец ознакомительного фрагмента.