Три дня из жизни Филиппа Араба, императора Рима. День второй. Опять настоящее

Айдас Сабаляускас

«Батюшки святы! Да в этих просторах народу тысяч сто уместится! А если уплотнить, спрессовать, то и двести! И триста! И… и… и… аж дух захватывает! – продолжил Филипп мыслить, следовательно, существовать. – Это сколько же легионов рассадить здесь можно! Минимум – пару десятков! Какие там «пару»! Три! Десять! Сто! Кто больше?! Замечательное местечко! Вот тут я в апреле следующего года и отпраздную тысячелетие Рима! Моего Рима! На века всем запомнится, что при Арабе этот… конкретный, выбранный мной день календаря будет отмечен и станет официальным. Пусть даже в истории реально и другая дата останется. После меня Рим будут звать Вечным градом! Никогда

такого не было и вот опять!.. Кстати, а где же всё тутошнее руководство: и амфитеатром, и школы гладиаторов? Почему не встречают меня лично, как положено… по административному регламенту? Или у них регламенты до сих пор не разработаны? Или разработаны, но по разгильдяйству местного начальства не утверждены?.. Не объявятся, так носить им на двоих один обрывок шкуры мамонта вокруг могучей талии».

– Такое чудо есть только в Риме! – обеспокоившись затянутой паузой, нарушил тишину гид-экскурсовод, имея в виду, без сомнения, Колизей.

«Ох уж мне это “только в Риме”! – то ли из чувства противоречия, то ли саркастически подумал Филипп, словно в его голову кто-то свыше влил противную его разуму мысль. – С представления о собственной уникальности начинается отсчёт банальности: мол, нигде, кроме как в нашем сельпо!»

Новые лица

«Вышел из залива Таго

И вижу —

Над белоснежным пиком

Высокой Фудзи

Белый падает снег…»

Ямабэ Акахито

В ложе императора, словно по щучьему велению и царскому хотению, внезапно появились двое: директор-распорядитель Колизея и хозяин школы гладиаторов (ланиста), который единственный из собственников подобных учебных заведений сумел оперативно откликнуться на вчерашний административный запрос свыше и потому выставил сегодня на арену на убой своих пусть и не лучших, но бравых, самоуверенных и решительных воспитанников.

– Восемьдесят семь тысяч! – с ходу огласил директор Колизея, вскидывая руку в римском салюте. – Ave Caesar! Ave Augustus!

– Что восемьдесят семь тысяч? – напрягся император, с ходу замешкавшись и не сообразив, что к чему, и на всякий случай преобразовал своё лицо в каменистую пустыню, без тени эмоций.

– Именно столько зрителей умещается в амфитеатре Флавиев! Проверено не раз на личном опыте: мин нет! – дал точную справку директор-распорядитель. – Ей-ей! Другого заведения такого уровня в Римской империи точно не существует и уже, пожалуй, не возникнет!

– Сам знаю, что не существует. Но почему не возникнет? Думаешь, я не сумею повторить или… превзойти?

– Вы великий, однако… другой такой Иудеи больше не будет!

– Ты в своём уме? Она есть!

– Но Иудея в пепле и из него уже не воспрянет, ибо истощена навечно! Сто тысяч рабов, захваченных некогда Веспасианом в плен после подавления там восстания, восемь лет строили сию махину! Даже при столь великой дармовой рабсиле, падавшей с ног от усталости и болезней и помиравшей бессчётно, даже при таких несметных ресурсно-трудовых вложениях были израсходованы колоссальные наличные, а не какие-нибудь там виртуальные деньги!

– А их откуда взяли?

– Я же откровенно

и без утайки поведал: в Иудее…

– Ты не внимателен! А ещё директор! Я не о пленниках, я о наличных!

– Я очень внимателен, о, Величайший! Разумеется, деньги не с неба свалились! Трофеи и военная добыча в Иудее – всё это было распродано, чтобы получить свой куш… эээ… кэш! То бишь по большому счёту наличку взяли там же, у семитов, – разъяснил главный начальник Колизея и словно напомнил: – Поэтому да! Да! Да! Восемьдесят семь тысяч персон разных статусов! Рассадить тут народ плотнее физически невозможно! Разве что только на головах друг у друга. Вот вы же в свою ложу кого попало не пустите?.. Или..?

– Без «или»! Не пущу! И заикаться об этом не смей! Не выворачивай мне мозги наизнанку! – нахмурившись, чуть не взвизгнул Филипп, недовольный тем, что внутрь его черепной коробки как будто исподволь пролез посторонний (за этот день уже не впервой) и стал водить пальцем по мыслям, словно по строчкам манускрипта. – Однако в любом случае я угадал!

– Я не только не возражал, но, напротив, вашу гипотезу… эээ… ваш талант провидца и подтвердил! – согласно закивал головой директор Колизея, подумав: «Вместимость амфитеатра – пятьдесят тысяч зрителей. Да и то пять тысяч – места стоячие. Больше сюда не влезет, хоть пинками загоняй! Однако если речь о трупах, то уложить их здесь можно бессчётно… штабелями!.. Ни мы, ни до нас не экспериментировали на трибунах – лишь на арене… Но ты знать всей… любой правды не желаешь, потому долго на троне не протянешь, а я, коли буду аккуратным, и дальше буду амфитеатром управлять… Я аполитичен и кровав для любой власти. Я эту правду-матку рублю… дома… у очага рядом с супругой, она меня не выдаст, а свинья не съест!»

Однако вслух разочаровывать государя шеф амфитеатра не стал, да и мысль его рвалась неоднократно, как тонкая некачественная нить или пусть даже качественная, но не прочная паутина.

– А где третий? – вдруг спросил император. – Он меня игнорирует, что ли?

– Какой третий? – разом воскликнули директор Колизея и ланиста-хозяин школы гладиаторов.

– Эдитор, который должен устраивать бои гладиаторов. Мне об этом рассказывал… эээ… вон тот знающий и солидный мужчина! – Филипп ткнул пальцем в гида-экскурсовода.

– О чём рассказывал?

– О том, что должен быть третий, который не лишний, – хмыкнул август, вспоминая при этом о другом человеке: о женщине, которая была матерью его детей и при каждой встрече не забывала напомнить ему о Троице, но что это такое, сама понятным языком разъяснить не могла.

Гид, обрадованный таким вниманием к своей скромной персоне, довольно потёр брюхо обеими пятернями, сделав скромный вид, что запамятовал о том, что он такого императору… вовсе не рассказывал.

– Представление устраивается второпях, поэтому решили обойтись без посредников в лице без эдиторов. Посредник утроил бы цену, а мы экономили на всём, – быстро нашёлся директор амфитеатра Флавиев. – Сами всё организовали для вас по высшему разряду!

*****

Филипп между тем продолжил осматриваться и примечать.

Внутренности Колизея представляли из себя слоёный архитектурный пирог, словно это был сам senatus. Разве что «укрупнённых слоёв» тут было на один больше, чем в социальности сената, где выпукло присутствовало всего три мощных, которые потом уже мельчились на… гроши и из-за грошиков.