Три главные темы человечества
Шрифт:
Вот у тебя дома проблема: у тебя ни с того ни с сего вдруг иногда дуплицируются разные вещи и всякий хлам в доме. Двадцать с лишним лет они думают, что с этим делать, к гадалкам ходят, боятся, уже даже сжечь меня готовы – единственный свой дом, уроды, ха-ха-ха! А как вам такое – просто выкинуть из дома весь хлам, чтобы нечему было размножаться! Это же не я, это вы притащили все это в дом, я просто выставил это все на вид. Все то, чем вы не пользуетесь. Да-да, я тоже подумал о том, что тогда мне бы следовало дуплицировать их мозги. Может, тогда
М-да, парадокс.
Лидия
Город. В этом городе есть место всему – туристам, расфуфыренной молодежи, гражданам непонятных земель, и даже морю, и даже сотням кораблей, среди которых иной раз попадаются гигантские контейнеровозы, и даже для меня нашелся в нем уголок. Есть место всему, кроме солнца. Оно смотрит на нас сверху, и не видит ничего сквозь проклятый туман. «Здесь некому светить,» – думает глупое Солнце, и летит себе дальше, даже не думая обернуться назад.
С этим ничего нельзя поделать. Неважно, сколько у тебя денег; неважно, сколько на тебя работает вооруженных горилл; неважно, какой у тебя чин, и уж конечно неважно, какой у тебя автомобиль. Солнце неподвластно никому. Все, что мы можем – это простить его. Простить, чтобы не жить с этой невыносимой обидой в сердце. Даже Калигула, живи он в этом городе, не решился бы объявить войну Гелиосу и затыкать проклятое небо штыками до смерти. Он принял бы свою участь, и смирился с тем, что ему не дано изменить.
Те, кто не может простить, вынужден терпеть. Терпеть – сложнее, чем простить, проверено. Умирать сложнее, чем жить – проверено. Обернуться назад – проще, чем получить две пули в спину – проверено. Умные люди всегда учатся на ошибках других, а дураки никогда не оглядываются. Не оглядываются, не обращаются к собственному прошлому, не смотрят туда, не думают, и не делают выводы. Не делать выводы – это главное отличие дураков от умных людей. Я знаю это. Я не знаю, в чем мое отличие от дураков.
Вот еще один серый день. Скучный, холодный, сырой, бетонный день, который никак не может встать. Омерзительно такой же, как вчера. Я знаю, что будет дальше и могу расписать по минутам. Уже через десять я поднимусь в свой кабинет. Меня встретит Лидия, и скажет «доброе утро», я буркну ей «привет». На ней будет простенькое платье и пиджак, а может – джинсы и простенькая кофта, может быть что-нибудь поинтереснее, но с простенькими туфлями. Главное, чтобы хотя бы что-нибудь подчеркивало ее глаза.
Помню, тот день, когда она пришла устраиваться на работу. Ха, помню, ну конечно. Откуда мне помнить, столько выпивки с тех пор утекло. Просто день был вот точно таким же, и вдруг стук в дверь. Я пытаюсь проснуться, собраться с силами, отлипнуть от стола, чтобы встретить клиента в нормальном виде, чтобы он подкинул мне деньжат, и не из жалости, словно забулдыге, а потому что я самый крутой и профессиональный профессионал, которого только можно нанять в этом городе за
– У вас все в порядке? – спрашивает.
Клиентка. Хорошенькая, хотя и не факт, потому что глаза все еще не открылись, как у щенка. Не толстая, и не старая – в моем случае это уже серьезная заявка на победу.
Осторожно входит, оглядывается, бесшумно подходит к столу, внимательно смотрит на меня, и говорит:
– Простите, вы в порядке? Я по объявлению в газете.
Простенькая, обыкновенная, почти теряется на фоне моих серых стен, в белом вязаном кардигане. На ее фоне я могу сойти за харизматичную сильно пьющую обезьяну, неплохо. Я приподнимаюсь на локтях от стола, протираю глаза, и участливо говорю:
– Да-да. – харизма из меня так и прет.
– Это вы секретаря ищете?
– Во-первых, как вас зовут?
– Меня – Лидия. Я хочу сразу предупредить, что никогда раньше не работала, это мое первое место, но мне очень нужна работа. Любая, – она опустила глаза, – Почти, – и уже совсем припала взглядом к полу.
– Вы не стойте, присаживайтесь, – говорю, – Хотите кофе?
– А можно? – с надеждой в голосе спросила она, и тут ее глаза.
Вдруг они сделались такими огромными, такими глубокими, миндальными, и сверкающими. Внезапно они стали такими, и с тех пор уже никакими другими не бывали. Я всего лишь предложил ей чашечку кофе, и это включило ее, как лампочку. Увидев глаза этой девчушки, я понял, что возьму ее на работу, даже если она писать не умеет, что некоторые бы назвали критичным условием для приема на работу. Некоторые – это которые так называемые «нормальные люди».
Неожиданно легко я встал и налил две кружки кофе. Сделав глоток, я снова посмотрел на нее: огромные глаза, впалые щеки, нос висит, некрасивые редкие волосы, еле как волочащиеся по плечам, бледная, тощая и бескровая. Безмясая. Одежда на ней опрятная, чистая и выглаженная. Висит, как на швабре.Сидит, сжав кулачки – какой-нибудь психолог сказал бы, что это знак скрытой агрессии. Какой-нибудь психолог, неудачник еще больший, чем я и впридачу еще онанист, который ничего не смыслит в женщинах. Она прячет свои ужасные, некрасивые, ненакрашенные, а скорей всего еще и обгрызенные от нервов ногти с заусенцами.
Мне достаточно было посмотреть на нее долю секунды, чтобы считать все это, я не стоял и не пялился на нее, как на Венеру в музее, но она поняла. Поняла, что я считываю ее, поняла, насколько она плохо выглядит, и пока она все это понимала, и начинала скукоживаться как устрица под лимонным соком, я уже обдумывал, почему. В тот самый момент, когда она уже успела свернуться ежиком, меня осенило: она голодает! И что-то мне подсказывало, что не такая уж она модница-сковородница, чтобы сидеть на диетах и летом блистать на пляже в тот единственный месяц в году, когда температура позволяет раздеться.